Комментарий к рассказу
"Бааль Тфила"История о Бааль Тфила - пожалуй, самая оригинальная в своем жанре и
одна из наиболее совершенных историй раби Нахмана. Ее сюжет отличается
сложностью и запутанностью. Он включает две большие вставные новеллы, целую
тему для отдельного повествования и множество менее значительных
отступлений. И все это образует единое целое.
Главной темой этой истории, как и большинства других, служит
окончательная Геула - Избавление, точнее - картина избавления мира в дни
Машиаха. Образы, идеи и намеки, рассыпанные в истории, выстраиваются в
достаточно стройную систему символов. Это придает им ясность и связность.
Во многих историях раби Нахмана сквозь ткань повествования просвечивает
юмор. Иногда это тонкая ирония, иногда - нескрываемый смех. История о Бааль
Тфила насквозь пронизана юмором всех оттенков - от ядовитой иронии в
отношении различных верований до яркого сатирического полотна: рассказа о
стране сребролюбцев.
Главный конфликт, вокруг которого выстраивается сюжет, взаимоотношения
Бааль Тфила с жителями страны сребролюбцев, поголовно охваченными страстью к
накопительству и ослепленными ею. История этой страны прослежена от ее
возникновения до падения.
Автор ведет рассказ не только о сегодняшнем и завтрашнем дне. Хотя
повествование насквозь аллегорично и символично, в нем говорится также об
историческом прошлом. Туда тянутся корни явлений, которые прослеживает раби
Нахман. Мы найдем в рассказе философскую концепцию истории мира и
человечества в ее религиозно-духовном аспекте. У истоков мировой истории
царит гармония, далее мир постигает катастрофа, происходит швират-hа-келим,
затем одна за другой следуют попытки исправить мир, однако, негодными
средствами, и наконец - чему еще только суждено сбыться - с приходом Машиаха
наступает истинное Избавление окончательное исправление мира.
Несмотря на хлесткие насмешки, разящие направо и налево, повествование
в целом сохраняет позитивный тон и исполнено оптимизма, который порожден
уверенностью в том, что приближенные царя, рассеянные по свету, в конце
концов найдут друг друга и спрямят извращенные пути мироздания. И когда
придет время, выяснится, что все эти отклонения не были присущи этому миру
изначально и являются следствием недопонимания и ошибочных суждений. Рано
или поздно, но истина обязательно откроется.
Кабалистический, символический подтекст истории чрезвычайно обширен и
глубок. В нем содержатся сотни аллюзий, пронизывающих все пласты еврейской
культуры. Приближенные царя, среди которых члены его семьи, в точности
соответствуют структуре и символике десяти сфирот, описанных в
кабалистической литературе.
История государства сребролюбцев, с которой начинается рассказ,
написана в жанре острой социально-философской сатиры. Она использует образы,
почерпнутые из сокровищницы Танаха, в основном из третьей и тридцать первой
глав книги пророка Йешаяhу. Эти главы буквально целиком укладываются в
идейное и художественное русло рассказа.
Главный герой истории, Бааль Тфила - особый тип праведника, цадик
времен Машиаха, каким его представлял себе раби Нахман. Многие из черт Бааль
Тфила напоминают сложившийся столетиями облик Элияhу hа-Нави, которому в
еврейской традиции отведена роль быть предтечей Машиаха и подготовить его
приход.
С другой стороны, различные особенности Бааль Тфила придают ему немалое
сходство с Бештом, которого раби Нахман считал образцом совершенного
праведника. Он стремился идти по его стопам и мечтал завершить начатое
Бештом.
Цадик держится вдали от человеческого жилья, что на языке раби Нахмана
означает отстраненность от мирских расчетов, мерок и правил. Ведь обитатели
населенных мест редко занимаются тем, что действительно важно, и, как
правило, ничего не понимают в этом. Праведник посещает их с единственной
целью наставить людей на истинный путь.
Зарождение влияния Бааль Тфила напоминает о начале пути Бешта, когда
его праведность еще не была открыто явлена миру. Как и Бааль Тфила,
Бааль-Шем-Тов скитался от местечка к местечку, заводил разговоры, значение
которых поначалу казалось собеседникам далеким от их истинного смысла,
рассказывал людям свои истории и притчи. Он также всюду отыскивал своих
будущих учеников и единомышленников, готовых следовать за ним.
Бааль Тфила убеждал людей изменить образ жизни, принятый в их среде,
покинуть "населенные места" и посвятить себя великой цели, в чем состоит
истинный смысл человеческого бытия: служить Всевышнему на всех достойных
путях.
Понятно, что по мере увеличения масштабов "подпольной" агитации Бааль
Тфила, по мере роста числа его учеников, наиболее способные из которых сами
становятся проводниками его идей, деятельность Бааль Тфила обращает на себя
внимание обитателей "населенных мест", чьи ряды она опустошает. Обыватели
выражают крайнее недовольство тем, что их близкие, сыновья и братья порывают
с привычным укладом и следуют за бродячим проповедником.
Однако преследователи не могут схватить праведника. Души современников
для него - открытая книга, Бааль Тфила ничего не стоит сблизиться с любым
человеком и повернуть беседу в нужное русло, одновременно избегая негативной
реакции, чтобы собеседник поначалу не догадывался, что слышит религиозную
проповедь. И потому, несмотря на то, что его повсюду разыскивают, Бааль
Тфила продолжает свою "подрывную" работу, оставаясь неуловимым.
Хотя раби Нахман лишь вкратце обрисовывает "пропагандистский" прием
Бааль Тфила, в нем заметны черты, заимствованные у виднейших цадиков,
распространителей хасидизма. Нет общего пути к совершенству: каждый человек
нуждается в собственном пути и в особом провожатом, указывающем этот путь.
Некоторым для продвижения по нему необходимо богатство (см. об этом
"Ликутей-Маhаран", 60). Другим оно, напротив, только мешает, их путь -
бедность. И потому главная задача цадика найти и указать каждому его
собственный путь к совершенству (об этом подробно см. "Ликутей-Маhаран",
65).
Страна сребролюбцев
Главная сюжетная линия повествования начинается с описания государства
богачей, где сложилось ярко выраженное капиталистическое общество. Вся
система ценностей, все законы и обычаи там зиждутся на деньгах. Общества,
устроенные таким образом, отнюдь не редкость, и потому, когда автор называет
порядки этой страны странными и необычными, в его словах куда больше иронии,
чем наивности ведь людей повсюду ценят по их достатку. Раби Нахман намеренно
гиперболизирует капиталистические отношения и переносит их из окружающей
действительности в сказочную страну. Описывая "странности" обитателей этой
страны, он имеет в виду образ жизни отнюдь не сказочных персонажей.
В истории о Бааль Тфила можно усмотреть пророческую антиутопию. Раби
Нахман предвидел, что в будущем многие ценности утратят свое значение и лишь
нравственность, основанная на толщине кошелька, пребудет незыблемой.
Общество сребролюбцев почти утратило способность ценить что-либо, кроме
богатства. Деньгами измеряется все. И хотя некоторые детали заимствованы из
реально существовавших в древности обычаев (например, принадлежность к
высшему или низшему сословию в древнем Риме действительно зависела от
имущественного ценза), общество, изображенное раби Нахманом, выглядит вполне
современно. Это капиталистическое общество на вершине своего развития.
В государстве сребролюбцев царем становится тот, кто богаче других. В
отличие от иных стран, золото здесь почитают открыто и не требуется отдавать
дань лицемерию. Поэтому тот, у кого не хватает средств, чтобы "жить
по-человечески" (в соответствии с критериями данного времени и места), не
считается человеком на него смотрят как на недочеловека. А поскольку
общество чуждо лицемерия, недочеловеку открыто присваивают статус животного.
Но и в царстве зверей деньги решают все. Чем дальше недочеловек от
богатства, тем ничтожней его звание - от льва и быка до птицы. И хотя прямо
об этом нигде не говорится, из контекста явствует, что обращение с
людьми-животными соответствующее.
Ученики Бааль Тфила, пытающиеся наставить сребролюбцев на истинный
путь, терпят сокрушительную неудачу. Жители страны остаются глухими к их
увещеваниям. Они полны уверенности в правильности своего пути и в истинности
своей веры. В дальнейшем раби Нахман еще посмеется над малоимущими
гражданами государства сребролюбцев. Ведь не только богачи в этой стране
порабощены властью денег, но и бедняки, у которых денег нет. Не только
богатые считают их недочеловеками, но и сами бедняки согласны с этим.
Бааль Тфила предвидит, к чему приведет необузданное стяжательство. И
действительно, поклонение золотому тельцу оформляется там в настоящий
религиозный культ. Статус "человека" перестает быть высшим. Богатейших из
сограждан производят в небесные светила, а затем и в божества. У этого
идолопоклонства есть своя логика поскольку драгоценные камни и металлы
зарождаются в земле под влиянием звезд, ценность каждой звезды можно
измерить деньгами. И тот, кто обладает соответствующей суммой
(астрономической в прямом и переносном смысле), естественно, уподобляется
звезде, а самые выдающиеся богачи - даже целым созвездиям.
Важно отметить, что подобная "арифметика" присуща отнюдь не одной
религии стяжателей. Корни любого идолопоклонства уходят в подобные расчеты.
Отход от истинной религии начинается тогда, когда часть целого
отождествляется с ним самим. Так, звезда отождествляется с ее "стоимостью",
с ее денежным эквивалентом. И его обладатель верит, что обладает звездой,
ибо не видит разницы между денежным эквивалентом звезды и ею. Точно так же
рассуждает любой идолопоклонник он отождествляет благо с его источником и
отсюда делает вывод, что во благе заключена сущность этого источника.
Ясно, что, идя подобным путем, трудно остановиться. И жители страны
сребролюбцев делают следующий шаг от звезд - к высшим созданиям, ангелам и
божествам. Надо отдать им должное в обыденной жизни люди редко отдают себе
отчет в своих делах и поступках с подобной четкостью. Логика сребролюбцев
отличается бухгалтерской последовательностью. Они извлекают напрашивающиеся
из опыта выводы и неукоснительно претворяют их в жизнь. Деньги
представляются им универсальным мерилом высшего блага, и даже значимость
божества выражается определенной суммой; тот, кто обладает ею, тот и
божество.
Раби Нахман намеренно доводит ситуацию до абсурда. Однако не такой уж
это абсурд, как может показаться на первый взгляд. Разве мало людей,
считающих деньги мерилом всего и применяющих их для оценки духовного, а
затем - и Б-жественного? В глазах таких людей богачи - высшие существа. Но
ведь человек знает, что они - такие же смертные создания из плоти и крови,
как он сам. И тем не менее это не мешает ему поклоняться обладателям
огромных состояний. Здесь нашло отражение объективное положение дел по мере
развития капиталистических отношений сила денег растет и оттесняет другие
факторы. Все в обществе наживы упирается в них, все начинается и кончается
ими, и богатство действительно становится синонимом могущества. Обладатели
капитала живут на финансовом Олимпе, где наслаждаются своей абсолютной
властью. К их услугам - любые достижения человечества. Они действительно
могут почти все, чего захотят. На них не распространяются человеческие
законы, их преступления чаще всего остаются безнаказанными. Чем не языческие
божества? И эти господа мира, проносящиеся над землей на реактивных
колесницах, обитающие в кондиционированных райских садах, услаждающие душу и
плоть самыми дорогостоящими и изысканными способами, - разве случайно они
вызывают восхищение масс и желание во всем им подражать? Если задуматься,
страна сребролюбцев куда ближе к реальности, чем кажется на первый взгляд.
Ведь для того, чтобы осуществить свой идеал, человеку чаще всего не хватает
именно денег, и потому обладание ими возведено в идеал. Культ золотых мешков
не кажется странным ни самим идолам, ни тем, кто им поклоняется.
Стрелы сатиры в описании страны богачей направлены и против их кастовой
замкнутости. Обладателям туго набитой мошны даже воздух, которым дышат
обыкновенные люди, кажется отравленным их дыханием. Они селятся там, где
позволено дышать только избранным, вдали от обычных людей.
Сребролюбцы все глубже проникаются культом богатства и богачей и
начинают приносить своим божествам человеческие жертвы. В качестве
предназначенных в жертву животных отбирают прежде всего беднейших из
граждан, тех, кто не обладает человеческим статусом. В этом тоже есть своя
логика, ибо приносимые в жертву всю жизнь стремились к богатству - и вот в
конце концов удостоились приближения к нему (слово "жертвоприношение" на
иврите образовано от корня "приближаться" - Прим. пер.). И потому
неудивительно, что жертвы с радостью восходят на алтарь.
Жители государства сребролюбцев убеждены, что богатством обладают как
раз те, кто больше всех достоин его. Подобная убежденность помогает
поддерживать общественный порядок, препятствуя как революциям, так и
обыкновенным грабежам. Право собственности у сребролюбцев священно, поэтому
те, кто вполне проникся религиозной верой во всемогущество денег, не
пытаются отобрать их у других, более богатых, а значит, более совершенных и,
следовательно, более достойных обладания ими.
Однако, как во всяком обществе, среди сребролюбцев есть свои еретики,
те, чья вера не полна. Такие люди, правда, не отрицают священного статуса
самих денег, но вот что касается прав их обладателей. Сомнения в священном
праве собственности проистекают не от избытка мудрости, а, скорее, от ее
недостатка. Отправляясь на грабеж, еретики не понимают, что деньги потеряют
ценность, если право собственности будет расшатано. Как и следовало ожидать,
таких "непоследовательных" людей находится немало. Страна сребролюбцев кишит
разбойниками и ворами. Законопослушные граждане обращают мольбы и взоры к
своим финансовым божествам, ожидая, что они восстановят порядок, и те
действительно прилагают все усилия, чтобы обеспечить охрану собственности.
Подведем итог: поскольку деньги - мера всех вещей, они также становятся
мерилом любой ценности. Все в мире стоит денег, но деньги стоят всего. А раз
так, следует стремиться к обладанию ими. Вся человеческая жизнь должна
подчиняться главной цели: накоплению богатств. Этому способствует суровая
экономия: надо максимально сократить непроизводительные расходы. И потому в
стране сребролюбцев, не ведающих лицемерия, запрещена всякая
благотворительность. Чем глубже в пучину своих обычаев и законов погружается
страна сребролюбцев, тем большее беспокойство испытывает Бааль Тфила,
праведник своего поколения - поколения Машиаха. Он чувствует, что обязан
прийти к этим людям и попытаться излечить их от порока стяжательства.
Однако его попытки не приносят успеха. Тем, кто охвачен "золотой
лихорадкой", трудно усвоить иной взгляд на вещи. Они не могут представить
себе такое положение, при котором деньги утратят решающую роль и люди станут
стремиться к ценностям, которые невозможно купить. Человека трудно сразу
переубедить, к тому же алчность ослепляет.
Бааль Тфила проникает в город богачей, где обитают те, для кого
богатство - не далекая мечта и не вожделенная цель, а повседневная
реальность. Быть может, насытив свою алчность, богачи начинают понимать, что
деньги - это еще не все? Однако разложение в городе зашло уже слишком
далеко. Как мы увидим, в тот момент, когда выясняется, что деньги не в
состоянии их защитить, богачи считают, что все, чего им не хватает, это еще
денег. И Бааль Тфила нив чем не может их убедить.
Бааль Тфила и богатырь
Сложившаяся ситуация представляется безвыходной. Но вот происходит
событие, вносящее в нее важные изменения. Раби Нахман не раз подчеркивал,
что когда на пути духовного свершения встает неодолимая преграда, часто ее
помогает преодолеть не столько усилие духовного свойства, сколько какое-то
внешнее событие вполне материального характера. Благодаря подобному событию
в душах сребролюбцев пробуждаются неведомые им прежде сомнения и страхи,
вызванные надвигающейся опасностью. К их стране приближается неизвестный
герой-завоеватель, задавшийся целью покорить весь мир.
О личности этого героя, в чьей поступи нетрудно распознать шаги
Машиаха, еще будет подробно рассказано в будущем. Пока же ясно одно
безопасности сребролюбцев угрожает завоеватель, перед которым они
беззащитны.
Обычай этого завоевателя странный - он ничего не требует от
побежденных, кроме изъявления покорности. Это требование в общем контексте
означает принятие точки зрения победителя. Сребролюбцы не могут добровольно
пойти на это, ибо позиция человека, ни во что не ставящего богатство,
попросту недоступна их пониманию. Абсолютный приоритет богатства не подлежит
пересмотру. Мысль об этом совершенно неприемлема, ибо такой пересмотр
приведет к катастрофе всего мира сребролюбцев. И потому они решают не
сдаваться. Однако никаких средств борьбы с приближающимся завоевателем у них
нет, хотя бы потому, что их могущество основано на власти денег и бессильно
против того, кто не признает этой власти, кого невозможно подкупить. Весьма
характерно, что сребролюбцы не в состоянии этого понять. Они по-прежнему
убеждены, что все на свете, в том числе собственную безопасность, можно
купить, - вопрос лишь в цене. И потому неподкупность богатыря они
истолковывают как его неуступчивость в торге. Эта неуступчивость вынуждает
их искать покровительства у еще больших богачей, чем они сами. Сребролюбцы
убеждены, что сумеют отклонить угрозу, разжившись деньгами.
Повидавшие свет купцы советуют обратиться к далекой державе, все жители
которой - финансовые божества, ангелы или звезды. Богатства их несметны, они
сумеют помочь. Жители страны сребролюбцев не в состоянии изменить свой
подход к решению проблемы даже тогда, когда неэффективность их методов
становится очевидной. Они лишь наращивают бесплодные усилия в прежнем
направлении и тем самым готовят свое падение.
Бааль Тфила вновь пытается переубедить их. Он отказывается верить, что
все его слова и доводы пропадают втуне. Наверняка какой-то след в душах
слушателей все же остается. На сей раз общество сребролюбцев потрясено до
самых основ. Хотя мышление жителей не изменилось и они по-прежнему верят,
что только нехватка денег не позволяет им обеспечить себе безопасность, хотя
они все еще рассчитывают на помощь далеких "божеств" капитала, все же вера
их сильно поколеблена. В такие минуты человек становится доступней для новых
идей. На сей раз сребролюбцы выражают некоторую готовность поверить в то,
что перед лицом опасности, угрожающей им, в деньгах нет толку, они не
спасут. Прежде эти люди отказывались слушать Бааль Тфила, поскольку его
рассуждения не имели в их глазах ни малейшей ценности (в самом деле, какова
ценность отрицания власти денег в денежном эквиваленте?). Теперь же
положение изменилось. Увещевания Бааль Тфила получили ощутимое подкрепление
в лице грозного завоевателя. Однако и согласившись с доводами Бааль Тфила,
сребролюбцы еще не готовы руководствоваться ими. Каждый из них ссылается на
то, что в одиночку он бессилен изменить сложившееся положение.
Ясно, что даже подобная отговорка доставляет Бааль Тфила чувство
удовлетворения, ибо свидетельствует о том, что его слова начинают
действовать. Он понимает, что богатые сребролюбцы действительно не могут
пойти против общества, поэтому обращается к тем, кто охраняет стены города,
за которыми прячутся все эти финансовые божества, ангелы и звезды. Небогатые
охотнее внимают его проповеди и даже дают себя убедить, однако они опасаются
открыто выразить свое согласие с ним.
В самом городе положение иное. Недалекие стражи не особенно вникают в
логику рассуждений, поэтому им трудней защищать свою позицию. Богатые же и
образованные горожане располагают целым арсеналом аргументов в пользу власти
денег. Они вполне в состоянии объяснить все происходящее сугубо
экономическими причинами, и любое иное объяснение с их точки зрения
несостоятельно. Экономика движет миром, и если их стране нужна какая-то
помощь, то это помощь экономическая. Заморская держава финансовых божеств
окажет ее. Немудрено, что Бааль Тфила объявлен ими сумасшедшим, - таким он
им кажется, этот человек, оторванный от действительности, не понимающий
движущих сил в обществе. В мире все продается и покупается, а тот, кто не
осознает это, попросту не в своем уме. Однако Бааль Тфила кое-что известно о
неведомом герое, осаждающем город, и об источнике его мощи - и он
намеревается рассказать об этом.
Рука, царь и буря
Бааль Тфила рассказывает о своей жизни при дворе одного царя. (В этой
истории, как и в других, раби Нахман подразумевает под "царем" Всевышнего.)
Были у этого царя богатырь, о котором речь впереди, и рука, на которой было
начертано все.
Эта рука символизирует Тору, пять ее пальцев - пять книг Пятикнижия
(ср. "...И по руке сильной которую сделал Моше...", "Дварим", 34:12). На
ладони этой руки начертана карта мира во всей его полноте и во всем
многообразии, причем не в сугубо географическом смысле. Здесь нашла
отражение концепция Торы не только как законодательного свода, но и как
наиболее универсальной и всеобъемлющей модели мироздания. Тора воплощает
высшее Б-жественное откровение, и буквы, начертанные в ней, - лишь малая
часть ее содержания, доступная людям, от чьих взоров скрыто нечто неизмеримо
большее. В Торе заключено все прошлое, настоящее и будущее любой точки
Вселенной. Тора является внутренним прообразом мира и потому включает в себя
мироздание во всех деталях и в целом. В ней содержится, подобно названиям
гор, морей и рек, информация о поступках людей, судьбе каждого человека, его
прошлом и будущем. Тот, кто овладел пониманием Торы, способен различить в
ней контуры Б-жественной ладони, на которой начертано все, и линии этой
ладони могут многому его научить. Он познает пути мира и людские пути, все
тайны будут открыты ему. К сожалению, в действительности, как позднее
объясняет раби Нахман, понимание линий, начертанных на ладони, затруднено,
ибо мы имеем дело не с оригиналом, а всего лишь с копией. На ладони начертан
путь (как представляется, это главное содержание карты), соединяющий миры, -
путь из нашего мира в высший. Вся Тора - путеводная нить, ведущая от земли к
небу. Именно это имеет в виду раби Нахман, когда говорит, что невозможно
подняться с земли на небо, потому что неизвестна дорога. Однако, когда она
обнаружена, любой человек в состоянии взойти по ней и взять то, чего ему
недостает. Само собой, в небо ведет не одна общая дорога, а множество разных
путей. Пророческий путь Элияhу не таков, какими были пути Моше, получившего
Тору на Синае, или Ханоха, взятого на небо живым. Все пути изображены на
ладони Всевышнего, ибо она - великий источник всех благ и на ней изображена
схема всех путей. Все сказанное заставляет вспомнить слова Бешта, который
говорил, что в Торе можно увидеть все существующее в мире. Это возможно
потому, что в ней сияет укрытый от взоров свет шести дней творения. И в
ладони скрыт тот же тайный свет, в сиянии которого можно увидеть все тайны
мира. Сказано в Торе не раз, что нельзя полагаться на помощь людей, существ
из плоти и крови, а того, кто рассчитывает на них, ждет неминуемое падение.
Здесь раби Нахман намекает прежде всего на тех, кто "спускается в Египет за
помощью и полагается на коней" (Йешаяhу, 31:1), и на поражение, ожидающее
их.
Жители страны сребролюбцев не готовы поверить во что бы то ни было не
измеряющееся деньгами. Поэтому они выслушивают Бааль Тфила с удивлением и
недоверием, воспринимая его слова как загадку, которую нужно разгадать. Не
все им понятно в словах Бааль Тфила, и они задают вопрос - подобный вопрос
всегда задают жители "сребролюбивых" стран, которые тем не менее разделяют
веру в Тору и ее могущество: как найти дорогу к царю, чтобы попросить у него
еще немного денег? Этим людям Б-жественная рука и все связанное с ней
представляется хитрым устройством, с помощью которого можно извлечь
дополнительную прибыль, ибо деньги - их единственная цель в жизни.
Естественно, что Бааль Тфила потрясен подобным отношением к Торе.
Так или иначе, но вопрос о местопребывании царя задан и требует ответа.
В самом деле, где же царь? Почему его не видно? Почему никак не ощутима его
деятельность? Почему, в конце концов, он не правит нами? Вопрос этот
касается Б-жественного провидения и присутствия Всевышнего в мире. Правит ли
Б-г вселенной? Почему миром владеет зло, а добро должно прятаться? Ответить
на все эти вопросы чрезвычайно сложно, ибо они, в сущности, обращены к
сложившемуся в мире порядку вещей почему мир таков, каков он есть? Почему
истина в нем скрыта, а господствует нечто совсем иное? Раби Нахман дает
ответ на этот вопрос в соответствии с концепцией швират-hа-келим.
Великая буря, которая все перепутала в мире (о ней не раз будет
упомянуто далее), - это то, что случилось перед сотворением мироздания и
одновременно послужило для него основой. Событие, о котором идет речь в
повествовании, произошло не единомоментно, и его описание содержит множество
аллюзий на исторические события разных эпох. Они-то, наложившись одно на
другое, и придали лицу мира то выражение, которое мы видим на нем сегодня.
Есть подобие между такими событиями, как швират-hа-келим и разрушение Храма.
Их внутреннее содержание - изгнание Шхины. Разрушение Храма доводит это
изгнание до последнего предела, но смысл его все тот же: отсутствие
Б-жественного пребывания в мире.
Вокруг царя собирается свита, состоящая из людей, наделенных различными
талантами. Все они - его приближенные, жившие в разные эпохи. Личность
каждого из них отмечена самобытной чертой, возвышающей ее обладателя над
конкретным историческим контекстом до уровня вечной общечеловеческой идеи.
Поэтому в истории "Бааль Тфила" все они живут одновременно ведь в вечности,
где эти люди пребывают, времени как такового нет.
Богатырь, завоевывающий мир, ведет войны Всевышнего. Он вступает в
великую битву с врагами Г-спода и одерживает в ней победу. В награду ему
отдана в жены царская дочь, в которой воплощено одно из проявлений
Б-жественного сияния в мире. По сути, все это развернутая метафора одного
изречения из "Зоhара": "Тому, кто одолеет в себе злое начало, даруют царскую
дочь, чье имя - молитва".
Богатырь олицетворяет одну из граней совершенной праведности. Когда он
поднимается к ее вершинам, его называют Машиахом сыном Йосефа. Машиах сын
Йосефа ведет войны и подчиняет весь мир служению Всевышнему (подробно об
этом см. "Ликутей-Маhаран", 20).
Сын, который рождается у героя и царской дочери, есть высшее раскрытие
избавителя, которого называют Машиахом сыном Давида. Он изначально воплощает
абсолютное совершенство, как человеческое, так и сверхчеловеческое.
Описание младенца в этом и других местах истории о Бааль Тфила
заставляет вспомнить некоторые стихи из книги Йешаягу, например: "Ибо
родился у нас мальчик, сын дан нам, власть на плечах его.." (95) - и другие.
Золотистый цвет волос ребенка связан со сказанным в книге "Зоhар". Все
приближенные царя достигли совершенства, каждый на своем пути. Однако
государь даровал каждому из них дополнительное, еще большее совершенство,
как сказано в Книге Даниэля: "Даст мудрость мудрецам" (2:21). Раби Нахман
говорит здесь о том, что по мере приближения к Всевышнему человек обретает
дополнительное совершенство, возрастающее с каждым шагом, ибо Б-г раскрывает
перед ним все более возвышенные пути, ведущие к истинному совершенству.
У царя есть замечательный стихотворец, слагающий ему песни и хвалы.
Этот образ вобрал в себя многое от леви (левита), поющего на ступенях Храма,
и от псалмопевца Давида. Благодаря близости к царю стихотворец обретает
высшее совершенство в своем даре. Того же удостаивается царский мудрец
(Моше-рабейну) и герой-богатырь. Богатырь прибегает к помощи царя, и тот
открывает ему тайну могущества и мощи, дарует меч, сокрушающий злодеев, как
сказано: "...карает землю жезлом золотым, дыханием уст Своих умерщвляет
злодея" (Йешаяhу, 11:4).
Сила этого меча в том, что он поражает злодеев издали, заставляя их
покориться. Есть в этом нечто от сказанного о праотце Яакове и его луке и
мече. Говоря о свойствах меча, нельзя не вспомнить о пророчествах,
относящихся к мессианской эпохе, когда народы, вышедшие на войну против
Иерусалима, будут разгромлены. "И вот что станет карой, которой поразит
Г-сподь все народы, воевавшие против Иерусалима: сгниет у каждого плоть его,
когда стоит он на ногах своих, и глаза их сгниют в глазницах, и языки сгниют
в их ртах" (Зхарья, 14:12, см. также далее). Среди приближенных царя - его
любимый друг, который не в силах расстаться с ним. В разлуке он хранит у
себя портрет, на котором изображен с царем, - это аллегория тфилин
(филактерий), возлагаемых на голову и руку при молитве. Тфилин символизирует
единство еврейского народа со Всевышним. В Талмуде сказано, что и Б-г в
ответ возлагает тфилин, на пергаменте которого начертаны слова Писания: "Кто
подобен народу Твоему, Израилю" ("Брахот", 6а). В тфилин Израиля ("семени
Авраhама, возлюбленного Б-гом") вложен пергамент с текстом молитвы "Шма
Исраэль...", декларирующей, что Б-г один. Возложение тфилин - акт
неразрывной связи Израиля с Б-гом и Б-га с Израилем.
Пока приближенные царя пребывают вместе в его царстве, "Б-г един, и Имя
Его едино". Так описывается состояние устоев мироздания до наступления
момента раскрытия, предшествовавшего его сотворению. Это изменение вызвало
хаос, выражением которого стало сокрытие от мира славы Г-спода. Тогда
отправились приближенные царя к источникам сил, чтобы обновить их каждый из
своего. Воспользовавшись их отсутствием, налетела буря, опрокинувшая мировой
порядок. Она сперва перевернула все вверх дном, а затем похитила
младенца-царевича - воплощение мессианских надежд, символ грядущей власти
Всевышнего в мире.
Описание бури, уносящей новорожденного Машиаха, мы найдем в мидраше,
рассказывающем о похищении Менахема, сына Хизкии, который пребудет в
сокрытии до прихода Геулы, конечного Избавления. Царская дочь, воплощение
Шхины, следует за ребенком (аллегория галута, изгнания Шхины). Все срываются
с места, подхваченные бурей, разметавшей царский дом.
Когда приближенные царя возвращаются во дворец, каждый от своего
источника, они видят печальную картину. Ничего не осталось от славы царя и
его царства. Пропала даже рука, по линиям которой можно было отыскать путь к
любому месту и к решению любой загадки. Даже тот, кто помнит все ее линии
наизусть, не может теперь полагаться на свои знания. Ведь ему известно лишь
то, что было написано на руке раньше. Но линии, начертанные на ладони,
изменяются вместе с миром, причем изменениям подвержены не только мирские
пути. Дороги, ведущие в небо, также не остаются неизменными; для того, чтобы
добраться до высших источников жизни, надо искать новые. А мир тем временем
увязает все прочнее и опускается все ниже. Приближенным царя в отсутствие
владыки никак не удается разыскать эти пути. Все, что им остается, - хранить
верность царю и не терять надежду найти его. Царь оставил в душе каждого
негасимый свет - след своего присутствия. Этот свет дает силы продолжать
поиски хоть целую вечность. След царского присутствия столь отчетлив, что
возвышает его приближенных над всеми людьми - каждого в его сфере, в
соответствии с его уровнем.
Бааль Тфила догадывается, что герой-завоеватель, угрожающий городу
сребролюбцев, - не кто иной как богатырь, зять царя, который стремится
покорить мир, чтобы целиком подчинить его царю. Этой догадкой объясняются
недомолвки Бааль Тфила: "Уж не тот ли это воин-богатырь, который..." Догадки
эти - аллегория мессианских чаяний, пробуждающихся время от времени.
Разделение людей на группы
Когда Бааль Тфила отправляется в стан богатыря, один из воинов
пересказывает ему историю мира. Взгляд рассказчика скользит по событиям,
глубинный смысл которых от него ускользает. Все же ему удается в общих
чертах поведать о разделении мира после великой бури.
Различные группы людей ищут себе царя и пытаются отыскать смысл жизни.
После того как над миром пронеслась буря, единство сотворенного с Создателем
перестало быть очевидным. Царь скрылся, и царство его выглядит из
потерявшего ориентиры мира таким далеким, что само его существование кажется
почти лишенным смысла. Люди тщетно пытаются искать царя. Они сломлены
неудачей, и это - одно из проявлений швират-hа-келим. Звучит в этом также
мотив кабалистической "гибели царей". Высшие силы, сокрушенные и
разрозненные, не могут воссоединиться после катастрофы, и каждая начинает
реализовывать себя отдельно от других, выпячивая свою особенность. Так
зарождается язычество, сущность которого - подстановка части на место
целого, одной силы на место всего комплекса. Раби Нахман подчеркивает, что
своим происхождением это явление обязано поискам - осознанным или нет -
высшей полноты и целостности, а первая цель в них - отыскать царя. Но
поскольку люди неспособны охватить цельную сущность во всей ее полноте, они
выбирают одну из ее граней. Она заслоняет от них все остальные и
воспринимается как сама сущность. Разделение людей на группы - следствие
незавершенных, оборванных поисков. Однако все группы пытались обрести
полноту и целостность, и потому раби Нахман не отрицает ни одну из них.
Напротив: он пытается обосновать выбор каждой из групп, хотя в его
объяснениях есть и доля иронии. Раби Нахман не раз возвращается к упомянутым
выше свойствам и говорит о достойном способе их исправления. По его мнению,
в каждом из подобных видов служения есть искра Б-жественной истины.
Настоящим сарказмом его слова наполняются лишь при описании людей, избранных
царями. Тогда ограниченность и ничтожество самозванцев становятся мишенью
его разящей сатиры.
Первую группу составляют честолюбцы. Почет означает власть, и люди,
поклоняющиеся власти, видят в достижении ее смысл жизни. Человеческое
превосходство, по их мнению, заключается в том, чтобы стоять выше других и
использовать остальных в своих целях. Честолюбие и властолюбие принадлежат к
числу самых могущественных страстей, порабощающих людей. Эти страсти
поистине не знают границ, даже после смерти человека его душа не свободна от
них, хотя все остальные его вожделения обращаются в ничто. Раби Нахман много
говорит о честолюбии. Он демонстрирует его силу, подчеркивает глубокую связь
между уровнем притязаний человека и его судьбой.
Однако идея власти и почета, вырванная из контекста служения
Всевышнему, становится ущербной. Собственная ценность того и другого
недостаточна, если не видеть, что стоит за ними. Предостережение дано раби
Нахманом в образе старого нищего, слепого и немого цыгана. Не владея никаким
ремеслом, изгой общества, физически неполноценный человек тем не менее
фанатично почитаем родственниками и соплеменниками. Благодаря этому
единственному достоинству его избирают царем честолюбцев. Такое может
случиться повсюду, где власть - любую власть - считают высшей ценностью, а
почет - благом, невзирая на то, заслужены ли они и какова их истинная
природа. Новые подданные слепого цыгана выбирают для себя место (т. е.
экономические и социальные условия) и основывают царство, в котором
стремятся реализовать свои ценности и свой образ жизни, представляющийся им
совершенным.
В другую группу объединились нигилисты и пессимисты. Они полагают, что
мир движется к гибели и все, что его населяет, обречено на распад и
постепенное уничтожение. И потому конец - это не только участь всего сущего,
но и смысл существования. А потому следует разрушить все следы гармонии и
порядка, сохранившиеся в мире. И чем дальше зайдет разрушение мирских путей
и людских понятий, тем лучше. Группа разрушителей также ищет себе царя,
который выражал бы ее отношение к жизни, и находит его в лице жестокого
убийцы, обагрившего руки кровью своих родителей. Убийца загубил жизни людей,
попрал семейные узы, переступил через кровное родство. Он, растоптавший в
себе все человеческое, достоин стать царем разрушителей-анархистов. И они
выбирают его своим властителем, а затем находят место, где могла бы
воцариться любезная их сердцам анархия, позволяющая грабить и убивать "из
любви к искусству".
Третья группа состоит из приверженцев здорового питания. Они не желают
разрушать свое здоровье грубой пищей и полагают, что следует питаться дарами
природы, обладающими благотворным воздействием. С помощью правильно
сбалансированной диеты они рассчитывают преодолеть слабости рода
человеческого, усовершенствовать разум и т. д. Но поскольку
вегетарианцы-сыроеды находятся лишь в начале своего пути, они затрудняются
найти себе предводителя, в котором до конца воплотились бы их идеи. Ведь
такой человек должен с рождения правильно питаться, избегая вредной
огрубляющей пищи. В ожидании царя, который воплощал бы их идеалы,
приверженцы правильного питания находят промежуточный выход они ставят над
собой царя, обладающего лишь частью требуемых достоинств. Он обязуется
уступить трон тому, в ком идеи правильного естественного питания найдут
более полное воплощение.
Следующая группа одержима стремлением к размножению и в нем видит смысл
жизни (см. об этом "Ликутей-Маhаран" деторождение умножает славу Всевышнего
и т. д.). Плодовитости весьма способствует похотливость, пробуждаемая
красотой. И потому ради стимуляции любовного влечения эти люди избрали своей
царицей "королеву красоты". Она как нельзя лучше воплощает их главный
социальный идеал" сексапильность - и, разжигая страсти, удовлетворяет
потребность в постоянном половом возбуждении.
Любители красного словца более изысканны в своих пристрастиях. Они
пришли к выводу, что главный дар, на котором зиждется род человеческий, -
это красноречие. Ибо что же отличает людей от животных как не дар слова?
Человеку присуще излагать свои мысли и желания, доводя их до сведения
окружающих. Преимуществом обладает тот, кто умеет произносить прекрасные и
убедительные речи - то есть оратор (см. "Ликутей-Маhаран", о речи и
разговоре, а также о выветренности формулировок на языке Танаха). Само по
себе, лишенное средств выражения, никакое содержание не имеет значения.
Отсюда напрашивается вывод: изложение важнее мысли и прав тот, кто "ради
красного словца не пожалеет родного отца".
В подобном подходе есть рациональное зерно: ведь нельзя отрицать, что
дар речи действительно отличает людей от животных. Благодаря ему человек
смог подняться над их уровнем. Однако, как бы высоко ни ценился этот дар, он
важен не сам по себе, а лишь как способ выражения содержания. Именно
содержание придает речи осмысленность - об этом забыли любители красноречия.
Раби Нахман вновь заостряет свое сатирическое перо: какой же царь подобает
им? Таковым становится свихнувшийся краснобай-француз с хорошо подвешенным
языком, извергающий потоки бессмысленной болтовни. В национальности
краснобая трудно не усмотреть сатиру на едва ли не религиозное поклонение
французской культуре, о чьей роли в ту эпоху излишне напоминать.
Сумасшедшему французу не нужны слушатели: он обращается сам к себе. А
следовательно, он говорит всегда, тем самым воплощая идеал человека,
достойного царствовать. То, что француз несет абракадабру, не смущает
краснобаев. Ведь не смысл важен, а изящество речи. Так безумный француз
становится царем. "И царь, - вставляет издевательское замечание автор, -
несомненно, вел их по жизни правильным путем".
Нашлись и такие люди, которым милее всего показалось веселье. Их идеал
страдает тем же пороком, что и у краснобаев: точно так же, как тем
безразлично содержание речи, этим все равно, по какой причине веселиться.
Радость, наслаждение жизнью - такова, считают они, цель пребывания человека
на земле. Разве так уж существенно, каков повод для веселья, да и есть ли он
вообще? Подмена состоит в том, что чувства радости и удовлетворения больше
не являются следствием достижения заветной цели или исполнения страстного
желания. Целью всех стремлений, вершиной всех желаний отныне объявлены
веселье и наслаждение сами по себе. Не в том их ценность, что они заслужены
человеком, а в том, что желанны ему. И потому ничего иного не надо
добиваться, ни к чему не стоит стремиться только к наслаждению и радости.
Блажен тот, кто веселится всегда, - пусть беспричинно, зато от души. И такой
счастливец найден: им оказался невежественный пропойца без гроша за душой,
который, тем не менее, всегда радостен, поскольку постоянно навеселе.
Непритязательный пьяница, олицетворяющий идеал человека, становится царем.
Естественно, его подданные выбрали себе место там, где в избытке винограда,
из которого они смогут извлекать эликсир вечной радости.
О любителях мудрости раби Нахман сообщает немногое. Идея, гласящая, что
смысл жизни следует искать в мудрости, понятна без объяснений. Об этой
мудрости раби Нахман подробно говорит в истории о простаке и мудреце. Там он
воздает ей сполна.
Следующая в ряду сект - страна атлетов. Развитая мускулатура, казалось
бы, избавляет от поиска других аргументов. Однако силачи чувствуют
потребность в философском обосновании своего выбора. Их доктрина подается
автором с откровенным издевательством: наращивая мышцы, человек
увеличивается в размерах и занимает больше места во вселенной - в том-де и
состоит сокровенный смысл жизни: стать больше и сильнее всех. К достижению
этой цели атлеты относятся с большой серьезностью. Усиленное питание,
незаурядная физическая сила и умение приложить ее - таков их идеал. В
действительности богатыри не знают, что делать со своей силой. Их мощь
бесцельна, это сила ради силы, могущество ради могущества. Смысл она обретет
лишь тогда, когда явится царский богатырь и укажет путь.
Последняя группа - праведники, проводящие время в молитвах. Однако
весьма характерно, что Бааль Тфила не принадлежит к этой группе.
Приближенный царя, он, в сущности, одинок. Бааль Тфила черпает силу в былой
близости к царю, ощущение своей связи с ними - его опора. Праведники, о
которых идет речь, не лицемеры, и отношение к ним раби Нахмана, как мы еще
увидим, целиком положительное. Однако величайший праведник своего поколения
вовсе не обязательно должен находиться среди них. Здесь, как и в рассказе об
избрании Бааль Тфила вождем, нельзя не заметить сходства его судьбы с
судьбой Бааль-Шем-Това, главы движения хасидизма.
После того, как царский богатырь-герой демонстрирует свою силу
богатырям, они признают его превосходство и ставят над собой царем. Это
переломная точка в развитии сюжета, который продолжается теперь в новом
направлении. Приближенные царя оказываются самыми совершенными среди людей.
Царский богатырь - первый среди богатырей, а мудрец - среди мудрецов. Речь
идет не о простом сравнении. Наконец-то обозначился путь, ведущий к
избавлению мира. Спасение возможно, если во главе каждой группы окажется
один из приближенных царя, чей дар позволяет ему выдвинуться в лидеры
соответствующей группы и повести ее за собой навстречу царю. В каком-то
смысле путь Геулы - это продолжение всех существующих дорог, но ни в коем
случае не их упразднение. И потому каждая группа может прийти к конечному
Избавлению, если двинется дальше по своему пути под предводительством
соответствующего ей царского приближенного. Все эти пути раби Нахман
рассматривает с точки зрения хасидского "возвышения искр святости", что
означает приведение различных сил, действующих в мире, к служению
Всевышнему. Хасидизм учит тому, что победить зло в человеческой душе можно
не искоренением отрицательных качеств, а превращением их в положительные.
Как сказано в "Зоhаре", лишь тот, кто "превращает свет во тьму, а тьму в
свет", достигнет высших миров. Исправление извращений состоит в том, чтобы
вернуть извращенное в прежнее состояние и направить его по верному пути, с
которого оно отклонилось. Влечение к недостойному, низкому должно быть
переориентировано на служение Всевышнему. Тогда исправленное качество заново
обретет единство с другими душевными силами, от которых некогда отпало (см.
"Ликутей-Маhаран", 17, о роли праведника в возвышении и направлении воли
других людей ко Всевышнему).
Воин-богатырь, подчинивший себе других богатырей, не вступает с ними в
борьбу. Он просто обращает их взгляд ввысь. Быть может, сами богатыри не до
конца осознают, что, покоряя племена и народы, они борются за воссоединение
расколотого мира. Но эта задача - их высшее предназначение, ибо богатыри не
имеют собственного содержания, способного этот мир наполнить. Они - армия
царского воина и под его началом прокладывают путь к возвращению царя,
чтобы, возведя его на престол, вернуть ему власть над миром.
Когда Бааль Тфила находит богатыря и узнает в нем царского воина -
того, кто должен привести мир к Избавлению, - его охватывает великая
радость, но смеется он сквозь слезы: ведь хотя богатырь наконец объявился,
другие приближенные царя до сих пор не найдены и потому до окончательной
Геулы еще очень далеко.
И богатырь, и Бааль Тфила (в особенности последний) видели следы,
свидетельствовавшие о том, что приближенные царя не сгинули безвозвратно. Но
найти их не удавалось, и пребывал в одиночестве, изолированный от других,
ибо встреча хотя бы двух из них означала бы наступление Геулы. И
действительно, ее начало было положено встречей богатыря и Бааль Тфила.
Царь оставил свою корону - венец высшей власти - в каком-то случайном
месте. Каждый прохожий может увидеть славу царя - ведь земля и небо полны
величием его. Но кроме царской короны нельзя различить ничего, самого царя
пока невозможно обнаружить (ср. "Ликутей-Маhаран", 16), о том, что всякий
человек может видеть царский венец). Дано узреть также и кровавое море - это
море слез, выплаканных Шхиной (Кнесет Исраэль) в изгнании. Шхина оплакивает
разрушение Храма и то, что нигде в мире больше не проявляется присутствие
царя. Но существует и молочное море, натекшее из сосцов дочери царской. Это
море изобилие Б-жественной благодати, которую никто и ничто на свете больше
не способны воспринимать. И целое море, щедро наполненное жизнетворным
откровением Всевышнего, пропадает втуне, как хранилище невостребованной
пищи. И от младенца-царевича, символизирующего окончательную Геулу (ибо он -
средоточие всех совершенств), ничего не осталось, кроме пряди золотых волос.
Хотя придворный стихотворец и не видит царя, он тем не менее утешает
его и царицу, а также их дочь в утрате ребенка и разлуке с друзьями и
ближними. Его прекрасные песни уподоблены вину - они опьяняют подобно
вдохновенным речам и песнопениям пророков и поэтов, оплакавших изгнание
Шхины и сложивших великолепные гимны, исполненные надежды на ее возвращение.
Сокровища царя, которыми может воспользоваться только он,
представляющие собой источник всех сокровищ мира, сохранились. Они находятся
на высокой горе, но верного казначея, приставленного к ним, не видно. Там же
и лук царского богатыря - в нем сила и мощь, хранимые в сокровищнице до дня
расплаты. Но самого героя также не видно, и он не может воспользоваться
своим оружием. Сам богатырь в роли избавителя тоже видит все эти признаки и
приметы. Это дает ему силы идти своим путем, храня надежду достичь
Избавления (но обычные люди не замечают и не находят даже таких косвенных
свидетельств, и потому способны поддаться отчаянию.) В этом отношении только
Бааль Тфила стоит выше богатыря. Он - праведник своего поколения, все
открыто перед ним. Но сам он может привести к спасению только своим
собственным путем: склоняя людей к добру в надежде на то, что Геула
действительно придет. Семь волосков ребенка, различающихся каждый своим
оттенком, - это семь откровений и семь качеств, которыми дозволено
пользоваться богатырю в исполнении своей миссии.
Богатырь, Машиах сын Йосефа, живет в одиночестве и питается травами. Он
не открывается, пока его не принуждает крайняя необходимость. Это напоминает
сказанное о Геуле: Избавление придет в самые недобрые времена, после того,
как иссякнет последняя надежда. Но когда герой все же отправляется в путь,
он подчиняет себе всех богатырей и ведет их к единой цели. Эта цель -
возвращение царю его царства, и она воистину достойна богатырей.
Завоевание - лишь внешняя сторона происходящего. Ведь то, что
действительно требуется, - это обратить людей к царю. И на этом пути
преграды вырастают перед богатырями на каждом шагу, в каждой стране. Но
труднее всего победить алчность сребролюбцев. Ибо всякую одержимость дано
излечить, говорит от имени царя богатырь, кроме стяжательства. Эту страсть
отличает от других ряд особенностей. Деньги сами по себе не представляют
никакой ценности, они всего лишь средство обмена. Следовательно, не к
деньгам стремятся люди, а к тому, что можно на них купить. Поскольку в
обществе сребролюбцев покупается и продается абсолютно все, алчность здесь
включает в себя все пороки. Ведь за деньги можно стать обладателем всего, к
чему вожделеешь, - хоть целого мира. Поэтому стяжательство может послужить
толчком для развития любого порока, а от следствия гораздо проще избавиться,
чем от его причины.
Единственный способ помочь сребролюбцам заключен в мече богатыря. Этот
меч - символ Б-жественного могущества, карающего разрушением и гибелью. Силу
свою он черпает из источника, в котором увядают и сгорают все вожделения,
ибо там нет иной реальности, кроме абсолютного добра (см. "Ликутей-Маhаран",
17, о том, что приход Машиаха связан с уничтожением алчности).
Бааль Тфила пришел к осознанию этого в начале своего пути праведника,
пути, представляющего собой постоянное духовное развитие. Его роль подобна
миссии пророка Элияhу - сближение сердец, как сказано: "Вот Я посылаю вам
Элияhу hа-Нави перед наступлением дня Г-спода, дня великого и страшного. И
обратит он сердце отцов к сыновьям и сердце сыновей - к отцам их..."
(Малахи, 3:23, 24).
Теперь Бааль Тфила возвращается к своим единомышленникам: праведникам,
проводящим время в молитвах. Среди них он чувствует, что его одиночество, в
сущности, никогда не было абсолютным. Праведники избирают его вождем и
готовы идти за ним. Ранее уже говорилось, что этот момент напоминает
обстоятельства принятия Бештом своего избранничества, как о том рассказано в
книге "Шивхей-Бешт" ("Хвалы Бешту"). Сходство между Бааль Тфила и Бештом
действительно велико, оно проявляется и в образе действий, и в характере
Бааль Тфила, и, само собой, - в его судьбе.
И вот все готово к приходу Геулы. Внешние движущие силы Избавления
держит в руке богатырь - это мощь, позволяющая привести все народы к
признанию власти царя. А Бааль Тфила должен позаботиться о том, чтобы люди
внутренне были готовы принять Геулу. И он добивается этого с помощью
праведников, избравших его вождем.
Чтобы проблема сребролюбцев разрешилась, они должны, подобно другим,
избрать себе вождя из числа приближенных царя, ибо хотя бы начало
исправления должно прийти не извне, а изнутри: им следует самим поднять
себя, создав условия для Избавления. Сребролюбцы встречают царского
казначея, в чьих руках все достояние царя - иными словами, все возможности,
содержащиеся во всех капиталах и богатствах мира. Казначей бережет
"богатство и славу" царя до нужного момента. А поскольку богатство, отданное
в его руки, - источник всякого богатства, он стоит выше всех богачей,
которые видят в нем образец совершенства, "божество из божеств". Сребролюбцы
уверены, что теперь все их проблемы решены. Заблуждение их, как уже
говорилось, проистекает от неспособности понять, что богатырь не ценит
богатство и не считается с ним, и потому оно бессильно против него. Подобное
непонимание легко объяснимо: ведь если богачи признают, что существуют
ценности, не имеющие денежного эквивалента, вся их вера рассыплется в прах.
Сребролюбцы избирают царского казначея своим вождем. Они готовы повиноваться
ему и следовать за ним.
Государство сребролюбцев находится по соседству со страной богатыря, и
эта близость становится причиной его встречи с казначеем. Ясно, что каждая
встреча царских приближенных шаг на пути возвращения миру изначальной
целостности и совершенства, это и есть собирание искр, рассеянных и упавших
в разных местах. Собирание этих искр заново означает начало поиска пути,
ведущего к царю. Весьма характерно, что казначей побывал всюду, кроме тех
мест, где были богатырь и Бааль Тфила. И эта закономерность сохраняется в
дальнейшем: каждый из приближенных царя побывал везде, кроме мест, где
бывали нашедшие его. Если бы казначей повидал все места, он был бы способен
стать первым в Избавлении. Лицезрение мест и обретение друг друга - два
последовательных этапа. Бааль Тфила, повидавший все места, - внутренняя
сущность Геулы. Богатырь, повидавший меньше, - внешний облик Геулы.
Казначей, видевший еще меньше, нуждается в том, чтобы Бааль Тфила и богатырь
нашли его. Сам он не может их найти, ибо не видел ни того, ни другого.
Духовный уровень Бааль Тфила и богатыря выше, совершеннее, чем уровень
казначея.
Понятно, что, став вождем сребролюбцев, казначей продолжает
проповедовать им, указывая на их ошибку. Его увещевания производят больший
эффект, чем слова Бааль Тфила, ведь казначей пришел к ним не извне, его путь
не был с самого начала чужд сребролюбцам. Царский казначей для них -
верховное божество богатства, и они гораздо больше склонны поверить ему, чем
Бааль Тфила. Сребролюбцы внимательно выслушивают своего вождя, что, однако,
еще не означает их согласия с ним. Эти люди готовы слушать, но не готовы
измениться. В конце концов они даже соглашаются пересмотреть свои взгляды -
при условии, что им будет предъявлено доказательство, способное переубедить
их. Это означает, что, хотя они и потеряли уверенность в своей правоте,
психологическая инерция пока слишком сильна и не поддается доводам рассудка.
И потому, пока им не будут предъявлены неоспоримые доказательства,
сребролюбцы предпочитают оставаться при своем прежнем мнении.
Казначей, Бааль Тфила и богатырь отправляются в путь, чтобы отыскать
источник силы меча, а может быть - кто знает? - найти и самого царя.
Праведникам предписано молиться о том, чтобы были найдены царь и его
приближенные Бааль Тфила сам неустанно молился об этом и заповедал усиленно
молиться своим людям. Эта молитва - о собирании добра, о Геуле. Сейчас, в
начале Избавления, особенно важно, чтобы все молились о скорейшем отыскании
изгнанных, это необходимо ради приближения Геулы.
Первым они встречают царского мудреца. Первым - потому что заблуждение
мудрости - самое неглубокое из заблуждений, особенно в сравнении с
алчностью, от которой так трудно избавиться. Мудрец избран вождем за свою
выдающуюся мудрость. Признавая, что царский приближенный обладает большей
мудростью, чем любой из них, мудрецы тем самым делают первый шаг к признанию
власти царя. С этого шага начинается путь исправления, на который они
ступили.
Мудрец хранит волшебную руку, принадлежащую царю, на ладони которой
написано все. Тем не менее в пору изгнания и порабощения он не считает себя
достойным заглядывать в нее и владеть ее тайнами. С ним лишь копия руки, и
ею он пользуется. Эта аллегория говорит о том, что происходит с Торой в
изгнании. Лишь самые выдающиеся мудрецы способны понимать ее тайны. Понятно,
что таких людей немного. Но и они не применяют свои знания в жизни, ибо
право пользоваться силой царской руки принадлежит царю, а не простому
человеку. Однако в их руках копия небесной Торы - и ею пользуются все люди.
Хотя мудрецу поначалу не удается исправить жителей своей страны, само
его присутствие приближает их к исправлению и готовит к получению того, что
для этого нужно. Впрочем, не в мудрецах главная проблема. "Грех" мудрости -
даже если она чужда Торе и отрицает заповеди, - отнюдь не самый неисправимый
среди грехов. Поддаются исправлению и другие заблуждения. Настоящую проблему
создает лишь алчность, ненасытная страсть к деньгам. Этот порок дано
исправить лишь угрозой меча, угрозой гибели. И потому исцеление от него
приходит последним.
Отсюда приближенные царя следуют дальше, из страны в страну, и всюду
находят своих друзей - одного за другим. Все они сделались вождями этих
стран. Идея, которую усиленно подчеркивает раби Нахман, очевидна любой из
близких и друзей царя - каждый в своей сфере - превосходит всех остальных
людей. Признание этого последними влечет за собой раскрытие всех
приближенных и их встречу с другими, равными им, что является еще одним
шагом к Избавлению мира.
Вслед за мудрецом приближенные царя встречают поэта, а затем и
возлюбленного друга царя Примечательно, где они находят его: на берегу
винного моря, образовавшегося из песен поэта. Значение этой аллегории таково
- даже когда друг царя (он - вождь пьяниц) далек от него, он опьянен любовью
к нему. А воспарить к вершинам этой любви ему помогают песнопения, сложенные
поэтом. Итак, друг царя сидит возле моря вина, опьяненный любовью к царю и
счастливый.
После того, как приближенные царя найдены, наступает очередь его
близких. Это также начало Геулы. Первой найдена дочь царя. Она стала царицей
страны плодовитых сластолюбцев. Шхина, изливающая в мир изобилие (молочное
море), предстает здесь владычицей страны плодородия. Люди признают, что в
ней - источник животворящей силы. Однако культ плодородия у них языческий,
сугубо материалистический, сопряженный с развратом. Нужно затратить много
труда ради исправления этой страны. Дело не только в половой разнузданности,
которой одержимы ее жители, а в том, что эту разнузданность они положили в
основу своей веры и буквально поклоняются ей. Здесь не просто дозволены
любые проявления сексуальности, но в сексуальной распущенности, которую люди
называют свободой, они видят идеал. И Бааль Тфила приходится немало
потрудиться, чтобы хоть в какой-то мере очистить жителей этой страны от
скверны. Но полное исправление станет возможным лишь тогда, когда царь снова
воссядет на свой престол и мир станет таким, каким должен быть.
События развиваются постепенно, в соответствии с важностью каждого
этапа: от встречи с мудрецом до явления царя. Сначала находят приближенных,
начиная с самых значительных, затем приходит очередь близких царя. Вслед за
царской дочерью обнаруживается ее дитя. Младенец олицетворяет внутреннее
содержание Геулы, он - сокровенный духовный избавитель и сын богатыря,
избавителя внешнего. Младенцу-Машиаху всего год, он безгрешное дитя, не
ведающее порока. О царе Шауле (Сауле) также сказано, что ему был всего год
при избрании царем. Мудрецы истолковали это в том смысле, что он был
безупречен и чист, как годовалое дитя. Однако, несмотря на младенческий
возраст, ребенок с самого рождения исполнен мудрости и разумения, как
сказано: "Ибо родится у нас мальчик, сын дан нам; власть на плечах его. И
будет наречено ему имя Пеле-Йоэц-Эль-Гибор-Ави-Ад-Сар Шалом" (Йешаяhу, 9:5).
Буквальный перевод слов, из которых составлено имя, - "чудо, советник,
сильный, богатырь, отец мой, вечный, ангел-миротворец". Ребенок, на чьи
плечи возложена власть, - царь советующий, и это то, что имел в виду раби
Нахман, когда говорил о совершенной мудрости, которой ребенок обладал с
рождения.
Младенец не знает вкуса греха, он питался лишь молоком матери - той
пищей, которую ему могла дать только дочь царя. И поскольку он никогда не
приникал к иному источнику и ниоткуда не мог заразиться злом, весь он -
чистое и абсолютное добро, лучший из людей. И жители страны, приверженцы
здорового питания, признают его своим вождем - ведь младенец, с их точки
зрения, олицетворяет идеал - он абсолютно самодостаточен, ему ничто не
требуется извне, он само совершенство.
В следующей стране правит царица. В Кабале она олицетворяет сфиру Бина
(постижение). По мере деградации мира она опускается на более низкую
ступень, именуемую Гвура (мощь). В Кабале объясняется фундаментальная связь
между этими двумя сфирот, как сказано: " я разум, у меня мощь" ("Мишлей",
8:14). Так эта сфира становится источником силы суда и карающей мощи. И эта
высшая сила, в свою очередь, представляется источником зла в мире. "Эм
hа-баним" ("Мать детей", сфира Бина) становится в нем источником горя и
слез.
И, наконец, найден сам царь. Ясно, что его невозможно обнаружить
прежде, чем найдутся все остальные, ведь царь скрывается, и человек сам
должен отыскать его. Но зато когда он наконец найден, в мире не остается
ничего тайного и скрытого. А пока это не произошло, титул царя остается
формальным - он царствует, но не правит. Трагическое описание царя,
восседающего в одиночестве посреди пустынного поля, с короной на голове,
сродни картине, нарисованной в "Пиркей-де-раби Элиэзер". Царь одинок в мире.
Корона на его голове, но нет ни единой души вокруг. Он должен ждать, пока
придут люди и найдут его, как сказано - "Возвратитесь ко Мне, и Я вернусь к
вам". А до тех пор лишь честолюбцы избирают его своим вождем, но этого
далеко не достаточно, чтобы вернуть царя миру.
Огромная радость охватывает всех, когда царь, наконец, найден.
Невозможно представить себе эту радость, ибо в ней нет ни грана печали. Все,
что рассеялось, собрано, все разлученные встретились. В высших мирах
воцарились мир и гармония ("мир в небесной свите" - Талмуд, "Санhедрин",
99б), и пришло время вернуть царю власть также в нижнем мире. С согласия
всех приближенных царя, вождей своих стран и образцов совершенства,
праведник поколения Бааль Тфила послан исправить мир, дабы последний смог
понять, что действительно пришло время возвратить власть Царю царей
царствующих.
Исправление сребролюбцев
Все страны, следуя за своими вождями, покоряются царю и признают его
власть Их жители раскаиваются в заблуждениях. Лишь страна сребролюбцев до
сих пор упорствует. Ее исправление возможно лишь с помощью меча царского
богатыря.
Образы и аллегории этой части истории заимствованы главным образом из
тридцать первой главы Книги Йешаягу. Однако они выстроены таким образом,
чтобы финал истории соединился с ее началом, образовав композиционное
кольцо. Путь меча обрисован мистическими красками. Целый ряд образов
иллюстрирует то, что в Кабале называется мидат-гвура - "свойство мощи". В
нем - источник Геулы для удостоившихся ее, наконец, сребролюбцев.
Огнедышащая гора и лев, лежащий на ней, - аллегория смерти (но вовсе
необязательно силы зла). Смерть связана с разрушением и уничтожением, с тем,
что именуется мидат-hа-дин ("свойство суда") Всевышнего, с Его тяжкими
приговорами. И гора, и лев невидимы глазу. Они дают знать о себе лишь тогда,
когда лев поднимается, чтобы похитить очередную жертву из стада, невзирая на
крики пастухов (см. Йешаягу, 31). Лев - олицетворение сокрушающей мощи,
символ исполнения приговоров Высшего суда - уничтожения и гибели. Это сила,
сеющая смерть в человеческом стаде, как сказано: "И вы - овцы Мои, овцы
паствы Моей человеческой" (Йехезкель, 34:31). Пастухи, пастыри человеческой
паствы, руководители народа, не в состоянии защитить свое стадо, терзаемое
львом.
С огненной горы ("...пламя у Него на горе Сион..."; Йешаяhу, 31:9)
ведут тропинки в другое место, где полыхает пламя Б-жественной мощи и
власти. Это пламя очищающее и созидательное. Дурное сгорает в нем, а доброе
воспринимает из него Б-жественную искру. Всепоглощающее пламя становится
мирным огнем в очаге, как сказано: "Печь у Него в Иерусалиме" (там же). В
этой печи пекутся всевозможные блюда. Птицы, которые в Кабале символизируют
души, стоят вокруг и участвуют в приготовлении блюд. Там, на огне, горькое
превращается в сладкое. Если огненная печь олицетворяет Гееном
(преисподнюю), как считает также Талмуд, то души выходят из этой печи
исправленными и достойными. А птицы, направляющие огонь взмахами крыльев,
следят за тем, чтобы пламя не уничтожало, а излечивало, пожирая лишь зло,
как сказано: "Уподобившись птице парящей, защитит Г-сподь воинств Иерусалим"
(Йешаяhу, 31:5).
Мудрецы Талмуда в трактате "Сукот" так истолковали слова "пламя у Него
на горе Сион и печь у Него в Иерусалиме": один из входов в Гееном находится
близ Иерусалима, в долине Гей бен Гином. Туда приводят злодеев, но и у
адских врат они не раскаиваются до тех пор, пока им не дают вкусить
святости. И об этом сказано: "Испробуйте - и увидите, что добр Г-сподь "
("Теhилим", 34:9). Только вкус добра позволяет человеку сделать выбор. И
лишь вкусив от него, грешники искренне оставляют путь зла.
Итак, пламя не только сжигает всяческое зло - в нем выплавляется и
очищается добро, уподобленное отменным яствам. Вкусить эти яства жаждут даже
доморощенные "божества" - богачи из страны сребролюбцев. Здесь они впервые
поднимаются над своей алчностью и начинают стремиться к тому, чего не купишь
за деньги к праведности. Но уловив ее аромат, они начинают ощущать зловоние
собственной корысти и алчности, ибо, как объясняет богатырь, деньги и все,
что к ним пристает, издают отвратительный запах. Вопреки пословице, деньги
пахнут, и их запах вызывает стыд и отвращение у кающихся сребролюбцев. Они
стремятся избавиться от денег, т. е. от своей алчности, и то, что прежде
ценилось - богатство, - превращается ныне в позор. От стыда бывшие богачи
закапываются в землю, как сказано: "Ибо в тот день отбросит каждый своих
серебряных идолов и золотых своих идолов, которых сделали руки ваши вам во
грех" (Йешаягу, 31:7). "В тот день человек кротам и летучим мышам бросит
серебряных своих идолов и золотых своих идолов, которых сделали ему для
поклонения, чтобы войти в ущелья гор и расселины скал из страха пред
Г-сподом и спасаясь от сияния величия Его, когда Он восстанет, чтобы
сокрушить землю" (там же, 2:20, 21).
Когда человек достигает подобного уровня понимания и осознает (полно
или частично) угрозу окончательного уничтожения, которая внезапно
разверзается перед ним подобно пропасти, деньги утрачивают для него всякое
значение. Он судорожно хватается за иные ценности, чье значение непреходяще,
чьи корни уходят в вечность, и с отчаянием обнаруживает, что вся его жизнь
прошла в зловонной яме корыстолюбия и алчности и не за что в ней теперь
уцепиться.
Богачи-сребролюбцы выбрасывают свои деньги и мечтают теперь об одном:
достичь такого уровня, когда они и не вспомнят, что некогда были одержимы
алчностью и страстью к стяжательству. Вслед за своими бывшими "божествами"
раскаиваются и все жители страны. И вот когда корыстолюбие и алчность самые
упорные и стойкие из человеческих пороков - наконец побеждены, царь может
воссесть на своем престоле и вновь править миром, как это было до
швират-hа-келим.
Сам раби Нахман объяснял, что десять персонажей истории о Бааль Тфила
соответствуют десяти кабалистическим мидот (свойствам) или сфирот. Вместе с
тем он заметил, что поскольку та или иная сфира проявляется только через
другие сфирот или мидот, значение каждого персонажа двойственно, все они
нагружены более чем одной символикой.
Итог всему сказанному позволит подвести таблица (Примеч. OCR: по
технич. причинам пришлось поместить ее в самом конце текста, см.
Приложение).
Рассказ 6
СЕМЬ НИЩИХРасскажу я вам, как умели радоваться когда-то.
Жил-был царь, и был у того царя единственный сын. Решил отец передать
ему управление страной и устроил по этому поводу бал. На царских балах и
всегда-то веселятся до упаду, а тут еще такая причина - коронация молодого
царевича его отцом! Собрались во дворце все князья, сановники и вельможи, и
ликованию их не было границ. И народ по всей стране радовался этому великому
событию: передаче царем при жизни своей короны сыну, ибо в этом проявилось
величие монарха.
Чем только не развлекались гости на балу! Музыканты услаждали их слух,
комедианты и шуты смешили их - всего хватало на этом празднестве.
Когда веселье было в самом разгаре, обратился царь к сыну с такими
словами:
- Умею я читать по звездам судьбы людей, и открылось мне, что однажды
потеряешь ты свое царство. Знай об этом и, когда это случится, не печалься
всегда оставайся веселым. А если ты будешь весел, буду весел и я. Печалиться
же станешь - веселье все равно не покинет меня: буду радоваться тому, что
перестал ты быть царем, - недостоин царствовать тот, кто, потеряв корону,
теряет и веселый нрав. Увижу я тогда, что быть владыкой - не по плечу тебе.
Но если не утратишь ты способность радоваться - ликовать будет сердце мое.
Стал править молодой царь твердой рукой. Назначил он себе министров,
завел многочисленный двор, было у него и войско.
Отличался царевич недюжинным умом и очень ценил ученость. Немало было в
свите его великих мудрецов; всякого ученого принимал он с большим почтением
и осыпал золотом. Исполнял молодой царь желания каждого из них: нужны были
мудрецу деньги - он давал их ему, хотел ученый чинов - получал и это. Все
был готов отдать за мудрость царевич, ибо почитал ее больше всего на свете.
Стали тут учиться наукам многие жители той страны: одному нужны были
деньги, другой стремился к славе... И из-за того, что углубились они в
изучение разных премудростей, разучились эти люди воевать.
Наконец достигли они такого уровня в знаниях, что самый невежественный
из всех считался бы в другой стране величайшим мыслителем, не говоря уже о
тех из них, кто выделялся среди остальных своей мудростью.
Однако привели эти занятия к тому, что впали мудрецы в неверие и
увлекли за собой молодого царя. С простолюдинами же потому этого не
случилось, что никак не могли постичь они всю глубину мудрствований великих
мыслителей. Лишь сами мудрецы и царский сын стали безбожниками.
Но поскольку сильно было в царевиче доброе начало, - ведь от рождения
был наделен он хорошими качествами, - нет-нет да и спрашивал он себя: "На
каком я свете? Что со мною происходит?" - и тяжкий стон вырывался из его
груди. "Как я дошел до такого? - думал он. - Что со мной творится? Где я
нахожусь?" и вздыхал сокрушенно. Однако, когда вновь доверялся он своему
разуму, усиливалось неверие его. Частенько задумывался он над тем, что с ним
происходит, и стонал, и вздыхал - но каждый раз, начиная рассуждать, снова
приходил к безбожию.
Существовала в те времена на свете некая страна. Однажды всем ее
жителям пришлось покинуть ее и бежать куда глаза глядят. Пробирались они
лесом, и отстали от них двое детей: одна семья потеряла мальчика, а другая -
девочку. Были оба совсем малышами четырех-пяти лет. Не было у них с собой
еды, и когда проголодались они, то стали плакать и кричать. Подошел тут к
ним какой-то нищий с торбой в руке; вцепились в него дети и стали требовать
еды. Вынул он хлеб, покормил их, а потом спросил:
- Откуда вы и как тут очутились?
- Не знаем, - ответили мальчик и девочка, ведь были они совсем
маленькими.
Когда нищий собрался уходить, стали дети просить его, чтобы он взял их
с собой.
- Нет, не хочу я брать вас, - ответил нищий.
Взглянули тут дети на этого человека и увидели, что он слеп. "Как же
этот человек находит дорогу?!" - задавали себе вопрос изумленные дети (то,
что он возник у таких малышей, уже само по себе было удивительно, и
объяснить это можно только тем, что были они на редкость смышлены).
Сказал им тут нищий, благословляя их:
- Желаю вам стать такими же, как я, и дожить до моих лет.
Оставил он им хлеба и ушел.
Поняли дети, что это Сам Б-г, заботясь о них, послал им слепого нищего
- чтобы они не умерли с голоду.
Вскоре хлеб у них кончился; снова проголодались дети и стали плакать.
Когда наступила ночь, улеглись они спать, а проснувшись поутру, вновь
ощутили голод и зарыдали.
Тут подошел к ним другой нищий, который был глух. Когда дети заговорили
с ним, показал он им рукой на свое ухо и сказал:
- Я ничего не слышу.
Покормил их этот нищий, а когда собрался уходить, взмолились малыши,
чтобы он взял их с собой. Отказался глухой выполнить их просьбу, но
благословил детей на прощание:
- Желаю вам стать такими же, как я.
Оставил им нищий хлеба и ушел.
Вскоре снова кончилась у ребят еда, и они вновь принялись плакать.
Вдруг, откуда ни возьмись, появился третий нищий. Разговорились они с ним и
увидели, что он - заика; ни слова не могли понять они из его речей. Нищий же
прекрасно их понял и накормил хлебом, а перед уходом, как и первые двое,
благословил, пожелав детям стать такими же, как он сам.
На следующий день повторилось то же самое, с той разницей, что новый
нищий был кривошеим.
Вслед за ним к детям пришел нищий горбун, потом безрукий нищий,
последним появился безногий. Каждый из них дал им хлеба и благословил, желая
малышам стать в точности такими же, как он сам.
Когда у детей кончилась еда, оставленная им безногим нищим, они
отправились на поиски людей. Вышли они на дорогу, и та привела их к какой-то
деревне. Зашли они в один из домов, там пожалели их и дали хлеба. Из
следующего дома они тоже не ушли с пустыми руками; так ходили дети из дома в
дом и нигде им не отказывали. Довольные этим, договорились мальчик и девочка
никогда не расставаться; сшили они себе большие торбы и ходили по домам. Не
пропускали дети ни одного веселого празднества, будь то свадьба или
брит-мила.
Так бродяжничали они, пока не пришли в город. Тут тоже ходили они из
дома в дом, бывали на ярмарках и сидели там на завалинках вместе с нищими,
перед каждым из которых стояла тарелка для милостыни. Вскоре каждый из этих
нищих уже был знаком с детьми и знал историю о том, как они потерялись в
лесу.
Однажды в другом большом городе открылась богатая ярмарка; все нищие
отправились туда, и мальчик с девочкой - тоже. По дороге взбрело нищим в
голову сосватать этих двоих; стали они обсуждать это с большим
воодушевлением. Сосватали нищие детей и начали думать о том, как сыграть
свадьбу. Знали они, что приближается день рождения царя, и решили, что
пойдут все вместе туда, где будет устроен пир, и выпросят себе хлеба и мяса
- это и станет свадебным угощением.
Так нищие и сделали. Пошли они туда, где царь праздновал день своего
рождения, выпросили себе мяса и хлеба и еще немало остатков насобирали с
пиршественных столов.
На обратном пути нашли они подходящее место и вырыли там огромную яму,
в которой могла поместиться сотня людей. Покрыли ее нищие ветками, а сверху
насыпали земли и всякого сора; после этого все спустились туда, чтобы
сыграть свадьбу. Поставили они для жениха с невестой хупу, и началось
большое веселье. Счастливы были молодые, и стали они вспоминать милости,
которые оказал им Б-г во время их скитаний по лесу. Тут заплакали оба.
- Ах, если бы оказался сейчас среди нас тот первый нищий, слепой,
который накормил нас хлебом! - говорили они сквозь слезы.x x x
- Я здесь! - раздался вдруг голос. - Я пришел на ваше торжество и
принес вам свадебный подарок: долголетие, такое же, как и у меня. Когда-то я
пожелал вам дожить до моих лет, сегодня же я дарю вам эти долгие годы. Вы
думаете, что я слеп? Ничего подобного! Просто открыто было мне, что время,
отведенное этому миру, - меньше мгновения, а раз так, то можно ли увидеть
то, что не существует и мига? Потому-то я и выгляжу слепым, что зрение мое -
не для этого мира. Я очень стар и в то же время совсем молод; я еще, по
существу, и жить-то не начал, хоть и старше всех на свете. Мои слова может
подтвердить вам Большой Орел, о котором вы сейчас узнаете.
И рассказал слепой нищий такую историю:
- Вышли однажды люди в море на кораблях, была там целая флотилия. Вдруг
налетела буря и разбила корабли о скалы, людям же удалось спастись. Вышли
они на берег, увидели какую-то башню, поднялись на самый верх и нашли там
всевозможные яства и напитки, и одежду - все необходимое; все блага мира
были представлены в башне, все, что может доставить наслаждение человеку.
"Пусть каждый, - предложил кто-то из них, - расскажет какую-нибудь старую
историю, которую запомнил еще в ту пору, когда память впервые пробудилась в
нем". А поскольку были там люди разных возрастов, решили все предоставить
почетное право рассказывать первым самому старшему из них. "Что мне
рассказать вам! - произнес тот. - Я помню, как сорвали яблоко с ветки".
Почти никто не понял, о чем он говорит, только несколько мудрецов, которые
были среди них, сказали: "О-о-о, это очень древняя история!" После этого
право рассказывать было предоставлено другому старцу, помоложе первого. Тот
воскликнул: "И это древняя история? Я прекрасно помню ее. Но я еще помню
горящую свечу!" Отозвались тут остальные мудрецы: "Эта история древнее
первой!" Удивились они тому, что второй старец моложе, а история, которую он
поведал, древнее. Когда дали слово третьему старцу, который был моложе двух
первых, тот сказал: "Я помню, как образовалась завязь плода". "Это еще более
древняя история!" - вскричали остальные. Четвертый старец, который, в свою
очередь, был моложе предыдущих, сказал: "Я помню, как семя опустили в
почву". Пятый, родившийся позже первых четырех, воскликнул: "Я помню тех
мудрецов, которые замыслили это семя!" Шестой, еще более молодой, сказал: "Я
помню вкус плода в ту пору, когда он еще не облекся в плод". Седьмой сказал:
"Я помню аромат плода еще до того, как плод появился". Восьмой пошел еще
дальше: "Я помню форму плода, когда она еще существовала сама по себе".
- Я тоже был там, - продолжил свой рассказ слепой нищий. - Обратился я
к ним с такими словами: "Я тоже помню все эти истории, а кроме того, я помню
Ничто". "Вот это - самая древняя история, - воскликнули мудрецы, - древнее
всех!" Дивились они, что какой-то ребенок помнит больше, чем остальные. Тем
временем прилетел Большой Орел, постучал клювом в стену башни и сказал:
"Довольно вам нищенствовать! Вспомните о вашем богатстве, пользуйтесь своими
сокровищами!" Повелел он мудрецам покинуть башню по очереди, по старшинству:
первым должен был выйти самый старший, самый молодой - последним. Мне он
приказал выйти прежде всех: несмотря на то, что я был ребенком, я оказался,
по сути, старше остальных. Меня, самого молодого из всех, он вывел в первую
очередь, а самого древнего старика - последним: ведь я, самый юный, оказался
старше других, ибо рассказал самую старую историю, а тот старец, как
выяснилось, был моложе всех нас. И сказал нам Большой Орел: "Я растолкую вам
смысл всех историй, которые вы услышали. Тот, кто заявил, что помнит, как
сорвали яблоко с ветки, говорил на самом деле о том, что помнит даже то, как
ему перерезали пуповину. Второй, сказавший, что помнит горящую свечу,
вспомнил о чудесном сиянии, которое видел, когда еще находился в материнской
утробе. Тот, кто поведал о том, что помнит, как образовалась завязь плода,
имел в виду, что помнит даже тот момент, когда его тело только начало
обретать форму. Следующий, говоривший о том, что помнит то мгновение, когда
семя было посеяно, вспоминал самый момент оплодотворения. Пятый, который
рассказал, что помнит мудрецов, замысливших это семя, подразумевал, что
помнит даже то время, когда капля семени еще находилась в мозгу (ибо именно
там оно зарождается). Тот, кто запомнил вкус плода, говорил на самом деле о
душе; рассказавший, что запомнил его аромат, - о духе; запомнивший форму его
- о душе на ее высшем уровне. А ребенок, сказавший, что помнит Ничто, -
стоит над всеми вами, ибо все три уровня души уходят своими корнями в
Ничто... Возвращайтесь к вашим разбитым кораблям, - сказал нам Большой Орел,
- они не что иное как плоть ваша, которая теперь восстановится.
Возвращайтесь к ним!" И Большой Орел благословил нас. Потом он обратился ко
мне: "А ты отправишься со мной, ибо ты подобен мне, старцу: несмотря на свою
молодость, несмотря на то, что ты, по сути, и жить-то не начал, ты древний
старик. И я такой же, как и ты: я стар и одновременно юн".
- А сейчас, - сказал слепой нищий молодым, - дарю я вам в подарок к
свадьбе долголетие, чтобы прожили вы столько, сколько я.
И продолжали все пировать в еще большей радости и веселье.x x x
На второй день свадебного пира, продолжавшегося неделю, вспомнили
молодые второго нищего, глухого, который накормил их хлебом, и опечалились.
- Ах, если бы он оказался сейчас с нами! - воскликнули они сквозь
слезы.
- Я здесь! - послышался вдруг голос, и вошел тот самый глухой, о
котором они тосковали.
Бросился он к ним с распростертыми объятиями, расцеловал обоих и
сказал:
- Вот вам мой свадебный подарок: будете вы такими же, как я, и
проживете такую же хорошую жизнь. Когда-то я благословил вас на это, а
сегодня дарю вам счастливую судьбу. Вы думаете, что я глух? Ничего
подобного! Я глух только к этому миру, который недостоин того, чтобы внимать
ему. Всякий звук в нем - это вопль обделенного, жалоба нуждающегося. Даже
каждая радость вызвана тем, что кто-то получил желаемое. Мир этот - ничто
для меня, и не слышны мне его вопли, ибо я живу, ощущая всю полноту бытия. В
чем оно, богатство мое? В хлебе и воде, которыми я питаюсь. А то, что жизнь
моя и впрямь богата, может вам подтвердить Страна Изобилия. Есть на свете
страна, сокровища которой неисчислимы. Собрались однажды ее жители-богачи, и
каждый стал с гордостью рассказывать о том, чем именно богата его жизнь.
Обратился я к ним с такими словами: "Я живу лучшей жизнью, чем вы. Если
хотите доказать мне обратное - попробуйте помочь жителям одной страны. Есть
в стране этой сад, в котором когда-то росли разные плодовые деревья, и не
было на свете такого вкуса, которым не обладал бы один из росших на них
плодов. Все ароматы, которые только существуют в мире, можно было обонять в
том саду; росли там цветы всех форм и оттенков, какие только бывают на
свете. Все было там, в этом саду; присматривал за ним садовник, и благодаря
чудесному саду жизнь в этой стране была счастливой. И вдруг садовник исчез,
и сад остался без присмотра. Некому стало заботиться о нем, и все, что там
росло, как и следовало ожидать, погибло. Несмотря на это, людям могло бы
хватить и того, что давали им дикорастущие деревья и другие растения этого
сада, но тут вторгся в их страну жестокий царь-завоеватель; самим жителям он
не мог причинить никакого вреда, однако при нем исчезли последние следы того
счастья, которое приносил сад народу. Сам сад царь при этом не тронул, но,
покидая страну, оставил в ней три отряда своих слуг, каждому из трех дал
особое задание, и слуги выполнили их. Один из отрядов добился того, что
жители этой страны потеряли способность чувствовать истинный вкус пищи -
любая еда, которую они пробовали, отдавала тухлятиной, им казалось, что они
едят падаль. Другому отряду удалось испортить обоняние людей: любой аромат,
который они вдыхали, казался им отвратительным запахом смолы гальбан. Третий
отряд ухитрился испортить людям зрение; потускнели их глаза, и все, на что
они обращали взгляд, виделось им как бы сквозь туманную дымку.
- И сказал я богачам, - продолжил свой рассказ глухой нищий: "Помогите
жителям этой страны, если жизнь ваша так полна и богата! Но я утверждаю, что
помочь им вы не сможете; более того - как бы и с вами не приключились те же
самые беды". Поднялись тогда богачи и отправились в ту страну, и я вместе с
ними. И в дороге каждый наслаждался своим счастьем, ибо все взяли с собой
свои сокровища. По мере приближения к этой стране почувствовали богачи, что
их зрение и обоняние начали портиться и что стали терять они способность
воспринимать истинный вкус пищи. Сказал я им тогда: "Если уже сейчас, когда
вы еще не вошли в страну, начались эти беды, то что же будет, когда вы
доберетесь до места? Как же вы сможете помочь этим людям?" Достал я свой
хлеб и воду и дал им. В этом хлебе и в этой воде они ощутили все вкусы и
ароматы, какие только есть в мире, и вернулось к ним истинное зрение, и
обоняние, и способность воспринимать вкус еды. Все чувства их
восстановились. А тем временем жители той страны, в которой был сад, стали
искать пути к своему спасению и излечению. Вспомнили они о Стране Изобилия,
пришла им в голову мысль, что исчезнувший садовник, благодаря которому они
жили счастливо, одного происхождения с благоденствующим народом той страны,
и решили они обратиться к тем людям за помощью. Так они и поступили: послали
в Страну Изобилия гонцов. Отправились гонцы в путь и встретились по дороге с
богачами, которые шли им навстречу. "Куда вы направляетесь?" - спросили их
богачи. "В Страну Изобилия, - ответили гонцы. - Хотим попросить у ее жителей
помощи". "Мы сами из этой страны! - воскликнули богачи. - Мы как раз к вам и
идем!" Тут я вмешался и сказал гонцам: "Вам нужен я". А потом я обратился к
своим спутникам: "А вам не следует идти в их страну, помочь им вы все равно
не сможете - ведь еще до того, как вы пришли туда, с вами приключилось то же
самое, что и с ними. Что же будет, когда вы доберетесь до места?
Оставайтесь-ка тут, а я пойду с этими посланцами к их народу и помогу ему".
Отправились мы в путь, и пришли в ту страну, и оказались в каком-то городе.
Увидел я там людей, беседовавших на улице. Один из них рассказывал что-то
смешное; стали подходить к ним прохожие, и собралась большая толпа. Все
перебрасывались шутками и хохотали. Прислушался я к ним и понял, что
рассказывают они похабные анекдоты. Один говорит какую-то мерзость, другой
добавляет к этому свое, еще более изощренное, все гогочут от удовольствия -
в общем, ведут себя так, как это свойственно пустым людям. Ушли мы оттуда и
попали в другой город. Увидел я там двух людей, которые спорили по поводу
какой-то сделки между ними. Нашли они себе судей, и те постановили, что один
из них прав, а другой виноват. Вышли оба от судей и вновь стали спорить.
Решили они, что будут судиться вновь, и договорились обратиться к другому
суду. Выйдя потом на улицу, вновь разругались они, отправились искать новый
суд - и склока эта продолжалась до тех пор, пока весь город не оказался
вовлеченным в нее. Увидел я: произошло это потому, что невозможно найти в
этой стране правду. Один, избранный судьей, перевирает закон и выносит
решение в пользу своего человека; тот в благодарность за это, когда судит
сам, отвечает благодетелю тем же; все они - мздоимцы и обманщики. Увидел я
вместе с тем, что в стране этой царит разврат, что блуд стал для ее жителей
обычным делом и его перестали стыдиться. Сказал я им, что испортилось у них
зрение и обоняние и утеряли они способность чувствовать истинный вкус пищи
вследствие того, что жестокий царь-завоеватель оставил в их стране три
отряда своих слуг, приказав им ходить по ней из конца в конец и привести ее
к гибели, уча народ дурному. Одни из них крутились среди людей и в
разговорах между собой сквернословили; вскоре стали сквернословить в этой
стране все, и оттого-то утратили люди способность чувствовать настоящий вкус
того, что ели, - все казалось им, что они едят падаль*. Другие слуги
жестокого царя приучили людей к мздоимству от этого и испортилось у жителей
страны зрение и стали они видеть все как бы сквозь туманную дымку, ибо
сказано: "Мзда ослепляет мудрых". Благодаря третьим привился в народе
разврат, и потому испортилось у людей обоняние**. Обратился я тогда к народу
с такими словами: "Должны вы очистить свою страну от этих трех грехов.
Схватите слуг этого жестокого царя и прогоните их. И если вы поступите так,
то обещаю вам: исправятся и зрение ваше, и обоняние, и снова будете вы
чувствовать истинный вкус пищи; более того - и садовник ваш пропавший
найдется!"
__________
* Игра слов: на иврите "невела" - "вкус падали во рту", "нибуль-пе" -
"сквернословие".
** Игра слов: существительное "ниуф" - "разврат" связано "аф" - "нос".
Послушались они меня и стали очищать страну от этих трех пороков.
Разыскали они царских слуг; схватив подозрительного человека, спрашивали они
его: "Откуда ты?" - и, выяснив, что он - один из тех, гнали его вон. Так
переловили они всех и избавились от слуг жестокого царя, и очистили страну
от трех страшных грехов. Между тем объявился в тех краях человек,
утверждавший, что он и есть тот самый садовник; все считали его сумасшедшим.
Люди прогоняли его, бросая камни вслед тому, кого принимали за юродивого.
Прошло сколько-то времени, и в народе стали сомневаться: а вдруг он и
вправду настоящий садовник? Пошли за ним и привели его ко мне. Сказал я им:
"Несомненно, это он и есть!"
- Теперь вы видите, - обратился нищий к молодым, - то, что жизнь моя
полна и богата, может подтвердить вам Страна Изобилия, потому что я помог
жителям страны, в которой был сад. Дарю я вам сейчас свою счастливую судьбу.
Снова стали все пировать и веселиться, и молодые были несказанно рады:
первый нищий подарил им долголетие, а второй - счастье.
И так все нищие, которых они встретили в лесу, приходили один за другим
на их свадьбу, и каждый из них дарил им то, на что давал раньше свое
благословение, желая мальчику и девочке стать такими же, как он сам.x x x
На третий день вновь затосковали молодые и стали плакать: вспомнили они
третьего нищего, заику.
- Ах, если бы он сейчас оказался здесь! - восклицали они.
- Вот и я! - услышали тут все голос вошедшего заики.
Бросился нищий к молодым и стал обнимать и целовать их. И сказал он:
- Когда-то я благословил вас, пожелав стать такими, как я. Сегодня же я
дарю вам свою судьбу как свадебный подарок. Вы думаете, что я заика? Это
вовсе не так. Просто мне тяжело произносить слова этого мира: в них нет
хвалы Всевышнему, и они далеки от совершенства; потому-то я и заикаюсь,
когда говорю с людьми. На самом же деле я вовсе не заика, наоборот - я
прекрасно владею речью, никто в мире не может в этом сравниться со мной.
Когда я рассказываю притчи и сказки и пою песни, все живое замирает, слушая
меня, ибо в речах моих - вся мудрость мира. Это может подтвердить великий
человек, имя которого Человек Истинной Доброты.
И третий нищий поведал такую историю:
- Однажды собрались вместе все прославленные мудрецы, и каждый
рассказывал другим о том, чем он знаменит среди людей: один придумал, как
добывать железо из руды, другой изобрел способ добычи разных других
металлов, третий придумал, как добывать серебро, и считал свое открытие
самым важным, четвертый нашел способ добычи золота, пятый изобрел
огнестрельное оружие, шестой хвалился тем, что может добывать металлы не
путем извлечения их из руд, а совершенно особым способом, седьмой
прославился еще чем-то... Ведь в мире, как известно, существует множество
вещей, применение которым нашла наука, - селитра, к примеру, из которой
делают порох. Когда все мудрецы, кроме одного, закончили рассказывать о
своих достижениях, поднялся этот последний и сказал: "Я мудрее всех вас, ибо
я умен, как день, в котором двадцать четыре часа". Никто из мудрецов не
понял, что он хотел сказать этим. "Если сложить всю вашу мудрость, пояснил
он, - она составит не более часа из суток. Любая из наук уходит своими
корнями в один из дней Творения - тот самый, в который были созданы
предметы, рассматриваемые этой наукой. И каждая из них, в сущности,
представляет собой знание о том, как и из чего составлена определенная вещь;
а тот день, когда эта вещь была создана, включает в себя соответствующую
премудрость. Несмотря на это, тот, кто обладает истинной мудростью, может
заключить все эти премудрости в один-единственный час. Я же, в отличие от
вас, - вновь похвалился мудрец, - умен, как целые сутки".
- Спросил я его, - продолжал свой рассказ нищий: "Какому дню Творения
соответствует твой ум?" Воскликнул тот: "Вот этот человек умнее меня! Его
вопрос доказывает это. И все же - вот вам мой ответ: я умен, как любой день,
какой бы вы ни избрали"."Но если так, - сказал тут раби Нахман, непонятно, почему тот, кто
задал вопрос, умнее того, кто наделен мудростью всех дней творения. Ответ на
это дает следующая история".- Человек Истинной Доброты, о котором я вам говорил, - сказал нищий
собравшимся, - поистине великий муж; и я хожу по свету в поисках истинного
добра, а потом приношу ему все, что нашел. Дело в том, что время существует
не само по себе: оно тоже результат Творения, как и все остальное в мире. А
материал, из которого оно создано, - истинная доброта. И вот собираю я
крупицы добра, приношу их тому великому человеку, и благодаря этому время
продолжает свой ход... Есть в мире одна гора, а на вершине ее - камень, и
бьет из этого камня родник. А у каждой вещи, скажу я вам, - свое сердце;
есть оно и у всего мира в целом и имеет человеческий облик. И в ногте на
мизинце ноги его больше сердечности, чем в сердце любого творения. Так вот,
гора эта с родником на ней находится на одном краю света, а сердце мира - на
противоположной стороне, и все время мечтает сердце добраться до родника, и
влечение это сердечное велико и непреодолимо. Не смолкая, кричит сердце о
жажде своей, и родник, в свою очередь, стремится к нему. Сильнейшие муки
терзают сердце, и тому есть две причины: во-первых, солнце, которое нещадно
палит, иссушая сердце в наказание за то, что стремится оно к роднику, а
во-вторых, неутолимая жажда, которая постоянно его терзает. Совсем иссохло
сердце от жажды и непрестанно кричит о том, как страстно мечтает оказаться у
родника. А когда жестокий жар и жажда становятся совсем невыносимыми и
сердце молит о передышке, появляется откуда ни возьмись огромная птица и
простирает над ним свои крыла, заслоняя его от солнца. Это дает сердцу
возможность перевести дух; однако и во время отдыха смотрит оно в сторону
той горы и тоскует о роднике. Что же мешает добраться до него сердцу? Дело в
том, что как только делает оно первый шаг - и вершина горы, и родник
скрываются из поля зрения, и перед ним - только горный склон. А не видя их
вдали, засыхает сердце, ибо все его существование зависит от родника,
который постоянно должен находиться перед его взором. И так всегда: пока оно
на месте, видна ему вершина горы, но стоит ему сделать первый шаг - сразу же
и она, и родник скрываются из виду. Бедное сердце может, не дай Б-г,
погибнуть, и если это случится, то перестанет существовать весь мир - ведь
оно дает жизнь всем творениям на свете, и может ли выжить мир, оставшись без
сердца? Вот почему не в состоянии сердце добраться до родника, и одно лишь
остается ему: кричать со своего конца света о том, что мечтает оно оказаться
на вершине горы. А родник тот - вне времени. Вы спросите: как же он
существует в этом мире, где время властвует над всем? Это становится
возможным потому, что сердце мира день за днем дает роднику в подарок новые
сутки; и когда они истекают, подходит к концу и срок жизни родника в этом
мире; а если бы родник, не дай Б-г, покинул этот мир - погибло бы и сердце,
и мир прекратил бы свое существование. И каждый раз, когда день клонится к
вечеру, прощаются сердце и родник друг с другом, рассказывают один другому
притчи, сказки и поют песни; необыкновенно прекрасны слова этих сказок,
песен и притч, и пронизаны они великой тоской и огромной любовью. Наблюдает
за ними Человек Истинной Доброты и всегда приходит им на помощь: когда
подходит день к концу и время родника истекает, как только появляется
опасность, что он исчезнет, и сердце зачахнет, и, не дай Б-г, погибнет весь
мир, - дарит сердцу Человек Истинной Доброты один день, а то, в свою
очередь, дарит его роднику. И продолжает существовать родник, и сердце живет
благодаря ему. А когда приходит этот новый день, он приносит с собой свои
прекрасные сказки и песни, в которых - вся мудрость мира. И все эти дни
отличаются друг от друга: есть среди них субботы и будние дни недели, причем
среда, к примеру, не похожа на вторник, первые дни месяцев и праздники, и
каждый из них приходит с песнями, соответствующими этому дню. И все время,
которым распоряжается Человек Истинной Доброты, появилось у него благодаря
мне, ибо я хожу по свету и собираю крупицы добра, и это дает времени
возможность никогда не прекращаться. Потому-то я и умнее того мудреца,
который похвалялся тем, что умен, как любой из дней Творения, какой бы ни
выбрали, ведь время, вместе со всей мудростью, заключенной в нем, существует
благодаря мне.
- Теперь вы видите, - сказал нищий молодым, - сам Человек Истинной
Доброты может засвидетельствовать, что я умею рассказывать сказки и петь
песни, в которых вся мудрость мира, ведь все дни со своими песнями, притчами
и сказками приходят в мир благодаря мне. Примите же теперь в свадебный
подарок мою мудрость!
И снова продолжили все свой веселый пир.x x x
Проснувшись на четвертый день, вспомнили молодые прошлое и затосковали
о кривошеем нищем.
- Вот и я! - раздался тут его голос среди собравшихся. - Когда-то я
благословил вас, пожелав стать такими же, как я, а сегодня дарю вам свою
судьбу в подарок к свадьбе. Вы считаете меня кривошеим, однако это не так:
на самом деле шея моя пряма и красива. Но в мире вокруг нас немало глупости,
и я специально искривляю шею свою, чтобы не выпускать в него свое дыхание
через горло. В действительности же горло мое прекрасно, и обладаю я чудесным
голосом: умею я подражать всем звукам, какие только существуют на свете. А
подтвердить все это могут жители Музыкальной Страны, в совершенстве
владеющие искусством пения и игры на музыкальных инструментах. Даже
маленькие дети там обладают этим умением - все до единого. Самый
посредственный из них был бы в любом другом государстве выдающимся
музыкантом. И царь этой страны, и его придворные, и оркестранты из
простонародья - все достигли больших высот в этом искусстве. Собрались
однажды там мудрейшие из мудрых, и каждый стал хвалиться перед другими своим
умением играть: один - на одном музыкальном инструменте, второй - на другом,
третий - на третьем, четвертый - на нескольких, а пятый - на всех, какие
только есть на свете; шестой хвалился, что умеет голосом своим подражать
звукам одного музыкального инструмента, седьмой - что может имитировать
звучание другого, восьмой - что в состоянии изобразить своим голосом игру
целого оркестра. Еще один хвалился тем, что может подражать барабанной
дроби; другой - что звук его голоса подобен пушечному выстрелу...
- Я тоже был там, - продолжал кривошеий, - и сказал я им: "Мой голос -
лучше ваших. А если вы хотите доказать мне обратное - что в этом вас
невозможно превзойти, - попробуйте помочь жителям двух стран, о которых я
вам расскажу. Страны эти находятся за тысячу верст друг от друга, но жители
обеих, когда наступает ночь, не могут уснуть. Все - мужчины, женщины и дети
- начинают рыдать и плачут до рассвета. Потому рыдают они, что слышат с
наступлением сумерек чей-то плач, и сами не могут удержаться от слез. Так
горько плачут они, что могут разжалобить и камень. Может быть, вам удастся
помочь этим людям своим искусством, а если нет - по крайней мере, испробуете
его, подражая тому загадочному плачу". "Веди нас туда!" - сказали они мне, и
мы отправились в путь. Пришли мы в одну из этих стран и с наступлением
сумерек услышали жалобный плач. Зарыдал тут вокруг нас весь народ той
страны, и спутники мои вместе с ним. "Как вы думаете, - спросил я их, - что
это за голос такой, кому принадлежит он?" "А сам-то ты знаешь?" спросили они
меня. "Знаю. Есть на свете две птицы, самец и самка, - единственная в мире
пара. Пропала однажды самка; долго искал ее самец, но не мог найти. Она тоже
искала своего возлюбленного, но безуспешно. Отчаялись птицы и бросили
поиски. Стал каждый из них жить там, куда его судьба занесла. Самец устроил
себе гнездо неподалеку от одной из этих стран, на расстоянии птичьего
голоса, а самка - поблизости от другой страны. И когда наступает ночь,
начинают рыдать оба: он тоскует о ней, а она - о нем. Это и есть тот
жалобный плач, который слышен в тех странах, из-за него-то и рыдают их
жители и не могут заснуть до утра". Не поверили они мне и спросили: "Можешь
ли ты привести нас к тому месту, где свила себе одна из этих птиц гнездо?"
"Могу, - ответил я. - Только как вы дойдете до него? Ведь уже здесь,
заслышав этот жалобный голос, вы начинаете плакать! Что же будет, когда вы
попадете на место? Вы потеряете рассудок! Хотя этот плач раздается только
ночью, нельзя попасть туда и днем: царит там такая радость, что тоже может
свести человека с ума. Слетаются к самцу и к самке множество других птиц,
чтобы утешить разлученных, вселить в их сердца радость и надежду, убедить
их, что они еще встретятся вновь. Днем начинается там такое веселье, что
слышать все это выше человеческих сил. Радостную птичью разноголосицу люди
могут услышать, только подойдя совсем близко к гнезду; плач же разносится
далеко вокруг. Потому-то и уверен я, что вы туда не дойдете". "А сам-то ты
можешь что-нибудь сделать для разлученных птиц?" - спросили они меня. "Могу,
- ответил я. - Я умею подражать всем звукам, какие только можно услышать в
мире. Кроме того, я в состоянии так направлять звук, что он не будет слышен
поблизости от меня, зато раздастся вдалеке рядом с тем, кому он
предназначен. Поэтому могу я направить голос самки к самцу и наоборот, и
благодаря мне они вновь встретятся". Ну, сами посудите - можно ли поверить в
такое?.. Повел я своих спутников в лес. Услышали они вдруг доносившийся
издалека скрип открываемой двери и лязг засова, ружейный выстрел, крик
охотника, посылающего собаку за добычей и тяжелое дыхание пса, бегущего по
глубокому снегу. Стали они озираться, но никого не было вокруг, посмотрели
на меня - я молчал. Убедились мои спутники, что я говорил им правду...Здесь в истории р. Нахмана пропуск; очевидно, он полагал, что тем, кто
слушал его, нетрудно было догадаться самим, чем все кончилось.- Теперь вы видите, - закончил свой рассказ нищий, что жители
Музыкальной Страны могут подтвердить, что у голоса моего есть чудесное
свойство - подражать всем звукам, которые только есть на свете. Примите это
мое умение как свадебный подарок и будьте такими, как я.
И снова продолжали все праздновать и веселиться.x x x
На пятый день веселого празднества вспомнили молодые горбатого нищего:
- Ах, почему он не с нами! - сокрушались они. - С ним вместе нам было
бы еще веселее!
- Я здесь! - раздался вдруг чей-то голос, и вошел тот самый горбун. - Я
пришел на вашу свадьбу!
Стал он обнимать и целовать молодых, а потом сказал им:
- Когда-то я благословил вас, пожелав, чтобы вы стали такими, как я.
Теперь же я даю вам свою судьбу в подарок. На самом деле я вовсе не горбат,
наоборот: у меня прямая спина и широкие плечи, обладающие особенностью,
которую мудрецы называют "малое, которое заключает в себе великое", и
подтвердить это может следующая история.
- Однажды, - начал нищий свой рассказ, - все люди, гордившиеся этим
своим свойством, собрались вместе, и каждый похвалялся им перед остальными.
Все слушали друг друга внимательно и благосклонно, и лишь один вызвал смех
всех присутствовавших: он хвалился, что его собственный разум - это и есть
то "малое, которое заключает в себе великое", ибо вмещает в себя знание о
многих тысячах людей, обо всем, что происходит с каждым из них: об их
нуждах, привычках, поступках, их жизни и судьбе. Раз такая малость, как
мозг, утверждал он, способна вместить в себя сведения о таком множестве
людей, то о нем вполне можно сказать, что он "малое, которое заключает в
себе великое". Смеялись над ним остальные и говорили ему: "Все эти люди -
ничто, значит и все знания твои - ничто!" Один из них рассказал, что нечто
подобное видел и он. Проходил он однажды поблизости от горы, заваленной
нечистотами, и никак не мог взять в толк, откуда там могло появиться такое
их количество. Тут увидел он человека, который сказал ему: "Это все - от
меня. Я живу поблизости и справляю на этой горе свои надобности". "Выходит,
- заключил рассказчик, - что этот человек и есть то малое, которое заключает
в себе великое, раз эта гора нечистот появилась благодаря ему одному. Так
что история моя ничем не отличается от предыдущей".
- Другой, - продолжал рассказывать нищий, говорил, что владеет участком
земли, на котором растут плодовые деревья, приносящие огромный урожай -
такой большой, что всех владений его недостаточно, чтобы уместить на них
снятые с деревьев плоды. Понравилась всем остальным эта история, согласились
они, что речь в ней и впрямь идет о "малом, которое заключает в себе
великое". Еще один поведал о том, что есть у него замечательный плодовый
сад, куда летом съезжаются множество простых людей и вельмож, чтобы
полюбоваться его красотою. И поистине чудо, что сад этот вмещает такое
количество посетителей, которое по всем расчетам никак не мог бы вместить. И
этот рассказ произвел впечатление на всех собравшихся, и решили они, что и в
нем говорилось о "малом, которое заключает в себе великое". Следующий заявил
о своем умении говорить так, что его речь - это тоже малое, которое
заключает в себе великое". Служит он секретарем у великого царя, к которому
является множество народа: один - чтобы воспеть хвалу владыке, другой - со
своей просьбой... Царь, конечно, не в состоянии выслушать каждого. "Я, -
сказал секретарь, - сокращаю все их тирады до нескольких слов и вкратце
передаю царю все их содержание. Значит, моя речь - это и есть малое, которое
заключает в себе великое". Потом выступил человек, утверждавший, что его
молчание - это "малое, которое заключает в себе великое". Есть у него
изрядное число недругов, которые злословят по его адресу и клевещут на него,
- но у него один-единственный ответ на все их нападки и упреки: молчание.
Потому-то оно и есть "малое, которое заключает в себе великое". Другой
сказал, что это "малое" - он сам: "Живет на свете один слепой нищий
гигантского роста. Я, хоть и невысок, служу этому нищему слепцу поводырем -
ведь он может поскользнуться и упасть, если его не будут поддерживать.
Потому-то я и есть малое, которое заключает в себе великое".
- И я был там, - продолжал свою историю горбатый нищий, - и сказал я
им: "Действительно, каждый из вас поведал о малом, заключающем в себе
великое. Мне известно, что именно при этом подразумевал каждый из вас - даже
последний рассказчик, поводырь у слепца-великана; он, поводырь этот, - выше
вас всех. Однако я - еще выше. Тот, кто хвалился, что служит у великана
поводырем, говорил на самом деле о том, что ведет луну по ее орбите: луну
называют слепой, потому что сама она не светит, а лишь отражает солнечный
свет, и нищей, ибо все сияние свое она получает как подаяние от солнца. И
этот человек невысокого роста направляет огромную луну по ее пути, а без нее
весь мир не может существовать, он нуждается в ней. Таким образом, он,
несомненно, - малое, которое заключает в себе великое. И все же я - выше
всех, в том числе и его. И вот доказательство этому. Собрались как-то вместе
люди, которые заметили, что каждое животное предпочитает укрываться в тени
определенного дерева и у каждой птицы есть своя излюбленная ветка -
единственная, на которую она садится для отдыха. Решили эти люди выяснить,
существует ли в мире такое дерево, в тени которого хотели бы укрыться все
звери и на ветвях его - отдыхать все птицы. Стало известно им, что такое
дерево на свете есть и наслаждение, которое все испытывают подле него,
безгранично. Решили они отправиться к этому дереву, у которого, по слухам,
собираются все звери и все птицы и никому из них не грозит никакая опасность
от соседа - все животные, какие только есть на свете, мирно играют там друг
с другом. Когда стали люди выяснять, в какую сторону идти, чтобы добраться
до этого дерева, разгорелся между ними спор, в котором никто не мог одержать
победу. Один утверждал, что надо идти на восток, другой звал всех на запад,
у третьего было свое мнение, у четвертого - свое; никому из них не был
известен единственно правильный путь к дереву. Подошел к ним тут один мудрец
и сказал: "Вместо того, чтобы спорить, в какую сторону идти, выясните
сначала, какими качествами должен быть наделен человек, который сможет
добраться до этого дерева, ибо такое удастся не каждому, а лишь тому, кто
обладает тремя свойствами, присущими самому дереву. Держится оно на трех
корнях: вере, б-гобоязненности и смирении, а ствол дерева - Истина, и из
него выходят ветви во все стороны. И сможет добраться до него лишь тот, кто
обладает теми же качествами, что и это дерево". Далеко не все из тех, к кому
обратился мудрец, обладали названными свойствами, но были эти люди очень
дружны и любили друг друга и не хотели разделяться на две группы - на тех,
кто пойдет к дереву, и тех, кому суждено остаться. Решили они подождать,
пока каждый из них не выработает в себе эти качества, а потом уже
отправиться в путь всем вместе. Так они и поступили. И когда все выработали
в себе три необходимых свойства, оказалось, что и разногласия по поводу
выбора направления исчезли: все пришли к единому мнению и отправились в
путь. Так шли они, пока вдали не показалось то самое дерево. Присмотрелись
они к нему и увидели, что дерево это не находится в каком-то определенном
месте и вообще оно - вне пространства. А если это так, то как добраться до
него? А я был среди них и сказал им: "Я - тот, кто может привести вас к
этому дереву, хотя оно и существует, не занимая никакого места в
пространстве. Самостоятельно вам не удастся подойти к нему, ибо самое
большее, чего можно достичь в этом мире, - добиться того, чтобы малое
вместило в себя великое. Но в любом случае необходимо какое-то определенное,
пусть даже крошечное место в пространстве, которое приняло бы в себя это
великое. Я же обладаю способностью вмещать великое в то, что можно назвать
границей пространства, гранью между пространством и его отсутствием; эта
способность подводит непосредственно к тому, что находится вне пространства.
(То есть, с одной стороны, нельзя сказать, что великое, которое я вмещаю в
себя, находится вне пространства, с другой нет в пространстве определенного
места, где бы оно находилось.) Потому-то я в состоянии помочь вам выйти за
пределы пространства и добраться до этого дерева". Так я и поступил, и эти
люди могут подтвердить, что оттого я и горбат, что обладаю абсолютной
способностью вмещать великое в малое. Дарю я вам это свое свойство, чтобы
стали вы такими же, как и я.
Снова стали все пировать и веселиться.x x x
На шестой день гулянья вновь затосковали молодые:
- Ах, если бы был сейчас с нами безрукий нищий!
- Я здесь! - раздался вдруг голос, и вошел тот, кого они так хотели
видеть.
- Я пришел на вашу свадьбу.
Заключили они его в объятия, расцеловал он обоих и сказал:
- Вы считаете меня безруким калекой? А я вовсе не калека и не безрукий!
Руки у меня есть, и необычайно сильные. Однако для земных дел нет им
применения. Они нужны мне для другого. И это может подтвердить Водяной
Замок.
- Однажды, - начал нищий свой рассказ, - собрались вместе несколько
человек, и я был среди них, и каждый хвалился силой и проворством своих рук.
Один утверждал, что руки его настолько крепки и ловки, что он может вернуть
обратно стрелу, выпущенную им из лука. "Какую именно стрелу ты можешь
возвратить? - спросил я его. - Есть десяток стрел, для которых существуют
десять различных ядов. Перед тем, как выпустить стрелу, ее смазывают одним
из них - в зависимости от того, какой вред хотят причинить тому, в кого
стреляют; каждый последующий из этих ядов сильнее предыдущего. Так какую
стрелу ты можешь вернуть, смазанную каким ядом? Способен ли ты сделать это
лишь до того, как она попала в цель, или и после этого?" Ответил он мне:
"Могу вернуть ее даже после того, как она попала в цель", - и сказал, какую
именно стрелу он в состоянии возвратить. Тогда я заявил ему: "Не удастся
тебе вылечить дочь царицы, раненную десятью стрелами, если способен ты
вернуть только ту стрелу, которая смазана лишь определенным ядом". Еще один
из собравшихся стал хвалиться силой своих рук: она, дескать, такова, что
когда он принимает что-либо в дар, то получается так, что это он сам
даритель; таким образом, он - великий жертвователь. Спросил я его: "Какую из
десяти разновидностей милостыни ты даешь?" "Десятину", - ответил он. "Если
это так, - сказал я, - и ты не сможешь вылечить дочь царицы, ибо не удастся
тебе добраться до нее: одну лишь стену преодолеешь ты на пути к ней". Тут
стал похваляться третий силой рук своих: "Все властители мира нуждаются в
мудрости, и я - тот, кто наложением рук вкладывает ее в их сердца". Спросил
я его: "Какую именно мудрость из десяти разновидностей ее способен ты
передавать? " Ответил тот на мой вопрос, и я сказал ему: "И ты не сможешь
вылечить дочь царицы, ибо не удастся тебе измерить ее пульс. Ведь существует
десять разновидностей пульса, а тебе известна лишь одна из них, раз способен
ты передавать своими руками только один вид мудрости". Четвертый стал
хвалиться тем, что силой рук может укротить ураган и превратить его в легкий
ветерок. Спросил я его: "Какой именно ураган ты в силах укротить своими
руками? Ведь есть десять его разновидностей". Когда он ответил мне, сказал я
ему: "Ты тоже не сможешь вылечить дочь царицы, ибо в мире есть десять
мелодий и лишь все вместе они являются для нее лекарством. Ты же из десяти
существующих на свете мелодий знаешь только одну". Тогда спросили меня все
присутствовавшие: "А что можешь ты?" Ответил я: "То, что ни одному из вас не
дано. Сила моих рук такова, что я могу выполнить то же, что и каждый из вас,
однако не на одну десятую, а полностью. В подтверждение этому расскажу я вам
следующую историю. Один царь воспылал страстью к дочери некой царицы и
предпринял все возможное, чтобы заполучить ее. В конце концов ему это
удалось, и он даже добился ее расположения. Приснилось однажды царю, что
дочь царицы в гневе убила его. Когда проснулся царь, то вспомнил этот сон и
принял его близко к сердцу. Созвал он к себе всех толкователей снов, и те
объяснили ему, что так все и произойдет, как ему приснилось: она его убьет.
Стал думать царь, как поступить с дочерью царицы, но не мог ни на что
решиться: предать ее смерти он не хотел, ибо жалел ее, а прогнать тоже не
мог, в таком случае она досталась бы кому-нибудь другому, и царь бы жестоко
страдал - ведь он столько сил затратил на то, чтобы ее заполучить! К тому же
царь понимал: если дочь царицы оставит его и попадет к другому владыке, она
уж наверняка сможет исполнить свой замысел, и сон сбудется. Никак не мог
придумать царь, как поступить с ней: ведь и оставить ее у себя ему было
страшно - она и здесь могла его убить, и сон бы оправдался. Между тем
страсть его к дочери царицы пошла на убыль. Ее любовь к нему тоже стала
угасать, а вскоре сменилась ненавистью. В конце концов сбежала от царя дочь
царицы. Послал он ей вдогонку гонцов, приказав им разыскать ее. Вернулись те
и сообщили царю, что нашли они ее возле Водяного Замка, а замок тот окружают
десять стен, и каждая из них - из воды. Полы там тоже из воды, и сад вокруг
замка со всеми его деревьями и плодами тоже водяной. Настолько красив и
необычен замок, что невозможно передать словами. А войти в него нельзя: ведь
сделан он из воды, и любой, кто попытался бы проникнуть внутрь, утонул бы.
Там-то, поблизости от замка, и очутилась дочь царицы после того, как убежала
от царя. Вышел царь во главе целого войска, чтобы схватить беглянку. Завидев
их издали, решилась та попытаться укрыться внутри: лучше утонуть, думала
она, чем вновь у царя оказаться; а может быть, несмотря ни на что, ей и
удастся спастись... Увидев, как бросилась дочь царицы в воду, вскричал царь:
"Ах, вот ты как!" - и приказал своим лучникам стрелять в нее - пусть
погибает, если сама смерти ищет. Стали стрелять солдаты, и попали в дочь
царицы стрелы десяти видов, каждая из которых была смазана особым ядом.
Пробежала она через десять ворот и, оставив за собою десять стен, оказалась
внутри замка, а там свалилась без чувств.
- И я вылечил ее, - сказал молодым безрукий нищий. - Лишь тот, кто дает
десять видов милостыни, может преодолеть все десять стен этого замка и не
утонуть, поэтому мне это удалось, а царь со всем своим войском, погнавшись
за беглянкой, нашел свою смерть в воде. А стены эти - морские волны,
застывшие вертикально, потому что ветры постоянно поддерживают их. Пройдя
сквозь них, извлек я из тела дочери царицы все десять стрел. А так как
известны мне все десять разновидностей пульса, каждый из которых можно
прощупать одним из десяти пальцев на руках, и так как знаю я все десять
мелодий, которые действуют на эту дочь царицы как лекарство, удалось мне
вылечить ее. Убедились теперь, что в руках моих необыкновенная сила? Ее-то я
и дарю вам сейчас на свадьбу.
После его рассказа веселье разгорелось с новой силой.x x x
Тяжело было мне рассказывать вам эту историю, сказал раби Нахман
окружавшим его ученикам. - Но раз уж я начал, то должен был довести ее до
конца. В ней нет ни одного слова, которое было бы лишено смысла. Лишь тот,
кто постиг мудрость святых книг, способен понять содержащиеся в ней намеки.
О стрелах, которые умел возвращать тот нищий, сказано в книге "Дварим": "И
задержу Я суд рукой Своей" (32:41). Раши объясняет эти слова так: "Человек
выпускает стрелы, но не может их вернуть, а Б-г, благословен Он, выпускает
стрелы и возвращает их". О человеке, который умел останавливать ветер,
сказано: "Кто удержит ветер в ладонях своих?.." ("Мишлей", 30:4). О милости
Всевышнего, которую олицетворяют водяные стены, написано: Милостыня, которую
ты раздаешь, - как волны морские" (Йешаягу, 48:18). О десяти разновидностях
пульса и о десяти мелодиях сказано в святой книге "Зоhар".x x x
А вот слова раби Натана:
- Вот что услышали мы из уст раби Нахмана. Однако, кто эти люди, что
означают все события, приключившиеся с ними, и когда они произойдут в
действительности, - сокровенная тайна, недоступная человеческому постижению.
Историю о седьмом нищем, безногом, мы не удостоились услышать; не узнали мы
и о том, что случилось с царским сыном, с рассказа о котором начал раби
Нахман свое повествование. Все это откроется лишь после прихода Машиаха -
вскоре, в наши дни. Амен! Если бы я ничего не постиг в своей жизни кроме
этой истории, я считал бы, что удостоился великого откровения. Бесконечно
много в ней поучительного, исполнена она мудрости Торы. Повествует эта
история, среди прочего, и о многих праведниках древности, в частности, о
царе Давиде: он и есть то сердце, которое стремилось добраться до источника
и взывало к нему, находившемуся на противоположном краю мира, как сказано в
"Теhилим" (61:3): "От края земли взываю к Тебе; когда изнемогает сердце мое,
вознеси меня на высокую скалу".
Все истории в этой книге полны глубочайшего скрытого смысла, однако
последняя из них превосходит в этом все остальные.
Кому дано восхвалить и кому - прославить, кто может оценить и кто -
измерить даже малый лучик ослепительного света чудесных и страшных тайн,
заключенных в этой истории! Вся она, от начала до конца, изобилует
сокровенными тайнами, и благо тому, кто углубится в нее: он удостоится, в
меру своих заслуг, узреть их слабый отблеск.
Комментарий к рассказу
"Семь нищих""Семь нищих", последняя в ряду важнейших из историй, рассказанных раби
Нахманом, считается вершиной его литературного творчества, и с этим был
согласен он сам. В каком-то смысле эта история завершает собою цикл, и
потому иногда поясняет смысл своих предшественниц, чьи отголоски время от
времени слышатся в повествовании.
"Семь нищих" - самое оригинальное произведение раби Нахмана. Несмотря
на свою сложность, оно обладает композиционным единством и гармоничной
соразмерностью частей. Структура истории такова: обрамляющая новелла
(рассказ о царском сыне), внутри ее еще одна - о нищих детях, а та, в свою
очередь, включает в себя шесть вставных новелл, каждую из которых
рассказывает очередной нищий.
Раби Нахман не завершил историю о семи нищих, и она приводится в
незаконченном виде. Нам дано лишь гадать, истолковывая различные намеки,
какая предполагалась концовка.
Главная тема истории близка к тематике "Бааль Тфила": путь мира к
совершенству и завершенности, конечное Избавление, которое наступит
благодаря избранным праведникам, достигшим высшего совершенства каждый на
своем пути. Все шесть вставных новелл построены по одному принципу персонажи
каждой похваляются своими достижениями, но повествователь - один из шести
нищих - приводит рассказ, доказывающий, что его уровень возвышается над
остальными.
Таким образом, наиболее высокий уровень - у совершенного праведника,
который возвышает качество, которым наделен, до максимально возможного
предела. Но лишь объединившись, все нищие могут добиться для мира конечного
Избавления. Их союз образует единство - это и есть Геула. Однако семь нищих
не достигают такого уровня.
В этой истории, как и в других, смешана символика из самых разных
источников: здесь и Кабала, и талмудические аллюзии, и образы Танаха, и
рассыпанные тут и там приметы материального мира... Все это с удивительным
искусством сплетено в единую ткань, которой присущи и выдающиеся
художественные достоинства, и глубочайшая мистико-религиозная подоплека,
благодаря чему история "Семь нищих" стала великолепным образцом хасидской
литературы.
Первая обрамляющая новелла: царь и его сын
Завязка этой новеллы не получает никакого продолжения, соответственно,
нет и финала.
Изобилующее символами аллегорическое повествование относится, как
видно, к пребыванию человека в райском саду, к началу его пути. Завершением
могло бы стать, по всей видимости, снятие с человека вины за грех,
совершенный в раю, - иными словами. Избавление мира, принесенное Машиахом.
Между двумя этими точками простирается человеческая жизнь - от начала
падения до возвышения в конце.
Старый царь и здесь, как в большинстве историй раби Нахмана,
олицетворяет Всевышнего. Он решает передать свое царство сыну. Б-г творит
человека - "И сотворил Б-г человека по образу Своему..." ("Брейшит", 1:27) -
и вручает ему власть над всеми нижними мирами: "...наполняйте землю и
овладевайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над птицами
небесными..." (там же, 1:28).
Приветствовать сотворение человека и вручение ему власти над мирами
собирается воинство небесное. Все ликуют и веселятся по этому поводу - и
вельможи царя, и простые жители страны (мира). Радость их необыкновенно
велика, подобной не знали предшествующие шесть дней творения. Для великой
радости есть достойный повод: Всевышний вручает Свое царство сыну Своему,
человеку: "...и вот - все очень хорошо..." (там же, 1:31), - и дарует ему
все благословения, открывает перед ним все возможности.
Однако в час всеобщего веселья царю ведомо (звезды открыли ему), что
сыну суждено потерять царство, что он будет изгнан из рая и сумеет
окончательно вернуться лишь преодолев великие трудности. (Уподобление Творца
царю, празднующему с великой радостью рождение сына - человека, хотя он
прочел по звездам, что того ожидает зло, мы находим в "Брейшит раба".)
Образ царя, которому звезды открывают будущее, - один из способов
подчеркнуть существование парадокса: с одной стороны - предвидение
Всевышнего, Которому ведомо все, с другой - дарование свободы выбора
человеку. Однако один момент царь подчеркивает в особенности, и это
важнейший момент в учении хасидизма: даже упав, человек не должен
предаваться унынию, ибо это величайший из грехов. Уныние лишает человека
жизненных сил и не позволяет измениться. Оно порождает ощущение греховности,
которое, в свою очередь, вызывает уныние - таков порочный круг. Уныние
делает человека пассивным, толкает его в поисках забвения к новому греху и
не дает вырваться из порочного круга. Святой Ари в крайне резкой форме
высказал эту идею: по его словам, все кары, перечисленные в Торе, постигнут
человека за то, что он "не служил Б-гу... с радостью и с веселым сердцем"
("Дварим", 28:47).
Даже тот, кто скатился и пал, не должен предаваться отчаянию. Радость
сердца пусть не оставляет его и тогда, ибо она залог возвращения и нового
подъема.
Царский сын поддался на самый утонченный соблазн: искушение мудрости.
Человек пал, когда вкусил плод от древа познания. Мудрствование легко
становится самоцелью, царского сына философские спекуляции привели к
вероотступничеству.
Мотив забвения военного искусства из-за излишнего увлечения искусством
рассуждений заимствован у Рамбама: так философ объяснял причину падения
Иерусалима. Однако раби Нахман придал этому объяснению символический
оттенок: внутренняя война против сил зла не прекращается никогда, а
увлечение мудростью (см. об этом в истории "Мудрец и простак") приводит к
утрате бойцовских качеств, так что в конце концов собственное зло одолевает
человека.
Борьба с самим собой, со злым началом в себе, неизменно заканчивающаяся
поражением, противостояние интеллектуальному натиску, вводящему в
заблуждение и увлекающему на путь вероотступничества, - таковы человеческие
проблемы в каждом поколении. Раби Нахман в нескольких местах показывает, что
проблемы такого рода не разрешить собственными силами, изнутри, им не будет
конца до тех пор, пока не придет полное и окончательное Избавление мира,
Геула.
Вторая обрамляющая новелла
Сюжетно вторая обрамляющая новелла не связана с первой прямо и
непосредственно, хотя по сути является ее продолжением. Войны действительно
обрушиваются на страну, жители которой утратили способность к сопротивлению,
и им не остается ничего кроме бегства. Новое поколение, дети беглецов, имеет
шанс исправить первоначальный грех.
Дети, спасшиеся в пору поражения и бегства, мальчик и девочка,
символизируют народ Израиля, его лучшую часть, бредущую по дорогам изгнания.
В Танахе Израиль в начале своего пути также уподоблен ребенку: "Когда
Исраэль был ребенком, Я полюбил его..." (`Гошеа, 11:1); "Не дорог ли Мне сын
Эфраим?.." (Ирмеяhу, 31:19). Дети - единственные уцелевшие, и они именуются
новыми созданиями, новым человеком.
Заблудившиеся в лесу, беспомощные и лишенные всего дети испытывают
голод и начинают кричать и плакать ("...и застонали сыны Израиля... и
возопили..."; "Шмот" , 2:23). И тогда им на помощь пришел нищий, кормивший
их какое-то время, а потом еще шесть нищих, один за другим. Эти спасители
подобны судьям, о которых рассказывает Книга Йеhошуа: Всевышний время от
времени посылает их, чтобы защитить и спасти народ Израиля. Так продолжается
до тех пор, пока дети не попадают в обитаемые места, где они могут жить и
добывать себе пищу.
Кто же они, семь нищих? Их образы символизируют семь величайших вождей,
защитников и кормильцев Израиля всех времен, "семерых пастырей". Это праотцы
Авраhам, Ицхак и Яаков, а также Йосеф, Моше, Аhарон и Давид. Семь пастырей
раскрываются различным образом, каждый из них замаскирован ущербным
обличьем. Смысл увечий в дальнейшем объясняется подробнее в рассказах нищих,
когда обнаруживается, что увечье - знак, указывающий на сущность каждого из
пастырей. Помимо физических недостатков, следует обратить внимание также на
то, что пастыри представлены в образах нищих. Значение слова "нищий" (в
оригинале - бетлер, буквально "попрошайка" - Прим. пер.) на идиш
соответствует ивритскому корню "искать, просить, добиваться". "Нищий" в
данном контексте означает "ищущий Б-га". Б-гоискатели собирают рассеянные в
мире искры святости и, находя их, обретают связь со Всевышним.
Когда появляется первый нищий-спаситель, дети тотчас же привязываются к
нему и хотят остаться с ним навсегда. Однако это невозможно, и, побыв с
детьми некоторое время, тот уходит (в мир иной), передав свою миссию другому
лидеру, достойному возглавить это поколение. Дети по-прежнему остаются
полными несмышленышами. Они не ведают, "откуда пришли", - в том смысле,
какой придает этим словам трактат "Авот", имея в виду Зачинателя всего
сущего. Однако, не зная Его, они, тем не менее, искренне привязываются к
своему вождю и воспринимают его влияние. Несмотря на ограниченную
способность постижения, дети понимают, что нищий слеп, и удивляются, что
вопреки слепоте он ориентируется в лесу. Это открытие позволяет усомниться в
истинности его увечья. Можно догадаться, что слепота нищего только
кажущаяся, и об этом еще пойдет речь.
Превосходство тех, кто наделен абсолютным зрением или слухом, над
остальными людьми представляется тем своей противоположностью - слепотой или
глухотой, как сказано у пророка: "Кто слеп, как не раб Мой, и глух, как не
вестник Мой, посланный Мною? Кто слеп, как совершенный, и глух, как раб
Г-спода?" (Йешаяhу, 42:19) Качества, лежащие за пределами чувственного
постижения, кажутся иногда вообще отсутствующими, выглядят как ущербность
или увечье.
Когда соединяются все части и органы тела, пораженные мнимым увечьем,
образуется почти полная человеческая целостность: глаза, уши, рот, шея,
тело, руки, ноги. В Кабале различные сфирот, посредством которых Всевышний
раскрывается в мире, символически сопоставлены с частями тела - ведь человек
недаром создан "по образу Б-га". И потому пророки говорят об образе Творца
как о человеческом образе, исполненном абсолютного совершенства. Когда
человек достигает высочайшего уровня совершенства, происходит его полное
исправление и он возвращается к своему исходному облику Адама, - человека до
грехопадения, - к тому образу, в котором был сотворен.
Слепой нищий (как и каждый последующий) оставляет детям немного хлеба,
ибо от одного спасителя до другого проходит некоторое время, когда
приходится питаться тем, что осталось от предыдущего учителя и избавителя.
Он благословляет детей, желая им стать подобными ему, - это напоминает
предсмертные благословения праотцев и вождей Израиля: благословляя, они
передают полученные ими дары следующим поколениям еврейского народа. А что
такое благословение как не пожелание стать подобным благословляющему в
лучших его проявлениях? Значимость преемственности, действенности
благословения во времени особенно подчеркивается в хасидизме. Благословение
сродни желанию остаться в этом мире, воплотившись во благо, накопленное и
переданное следующим поколениям.
С приходом каждого нищего дети немного продвигаются в своем развитии и
после появления седьмого достигают определенной самостоятельности,
позволяющей просуществовать собственными силами: эти силы они получили
вместе с пищей и благословениями, оставленными им нищими. И потому,
достигнув, наконец, обитаемых мест, дети также становятся нищими. Они
принимают на себя ту же великую миссию поиска скрытого света и возвышения
рассеянных искр святости.
Свадьба двух юных нищих означает, что они достигли уровня совершенства.
Ибо только вместе мужчина и женщина достигают той степени цельности, когда
они становятся достойными имени "Адам" - человек. Как намек на это
представлены два главных торжества, на которых эта полнота обретает
выражение. "День рождения царя", когда нищим достаются всевозможные блага,
это - Рош hа-шана, день сотворения мира. В молитве он именуется "памятью
первого дня", когда было создано все мироздание (подробнее о Рош hа-шана как
"дне рождения царя" см. "Ликутей-Маhаран", 17). День этот также - День Суда,
когда Всевышний определяет каждому человеку его удел на предстоящий год. В
то же время свадьба двух юных нищих играется в Сукот. Семь дней этого
праздника символизируют, с одной стороны, совершенство и завершенность, ибо
Сукот завершает годичный цикл праздников, начинающийся с Песаха, праздника
исхода из Египта, "времени великого бегства". С другой же стороны, число
дней Сукот совпадает с числом дней свадебных торжеств. Тут схематично
набросан процесс строительства суки: большая яма, временная постройка,
шалаш, крытые ветвями.
Подчеркнут также другой аспект Сукот: заповедь радости праздника, и, в
частности, симхат-бейт-hа-шоэйва - веселье при возливании воды на храмовый
жертвенник, которому принято предаваться в вечер Сукот. "Ликованье великое,
веселье великое" царит в это время. В Храме лишь люди, известные своими
добрыми делами и особой ученостью и праведностью, принимали активное участие
в этом веселье.
Существует кабалистический обычай ушпизин ("приглашенные") -
приглашения в суку семерых гостей, семерых пастырей. В каждый из семи дней
праздника особой формулой приглашают одного из них. И на свадьбу двух сирот
каждый день приходил новый гость.
Порядок явления этих гостей, по всей видимости, не соответствует
порядку ушпизин, как правило, хронологическому или кабалистическому. И
потому непросто отождествить каждого нищего с одним из пастырей. Как
поясняет сам раби Нахман в финале истории о Бааль Тфила, сфирот различным
образом сопрягаются между собой и потому их определения не всегда
однозначны. В одном нищем могут сочетаться элементы разных прообразов.
Рассказ слепого нищего
Рассказ слепого нищего намечает композиционную форму, которой
подчиняются все последующие рассказы. Истоки ее теряются в седой древности,
они восходят к жанру рассказов-состязаний. Несколько персонажей похваляются
своими выдающимися силами или способностями, а в конце очередной нищий
приводит доказательства своего превосходства, основываясь на каком-то
событии или образе, свидетельствующем за него. Данный рассказ отличается от
остальных тем, что раби Нахман сам поясняет большую часть символов и
намеков, которые в нем используются. В других рассказах он ограничивается
минимумом объяснений, и то лишь с целью намекнуть, в каком направлении
следует искать разгадку - истолкование аллегории.
Первый нищий - это праотец Ицхак, который, как явствует из Пятикнижия,
к старости ослеп. Однако Ицхак отличается своим долголетием даже среди
праотцев. Он - первый гость на свадьбе. Когда он приходит, то дарит
супругам, достигшим в браке личностной цельности, это свое качество, которое
прежде, в истории, воспринималось лишь как благословение и обетование,
щедрый, но неприметный дар. Следуя устойчивой формуле, повторяющейся во всех
шести рассказах, слепой нищий говорит, что его увечье в действительности не
недостаток, а свидетельство превосходства, столь громадного, что мир не
способен вместить его. Слепой нищий вовсе не слеп. Напротив - его взгляд
проникает так далеко и охватывает такую ширь - ведь глаза его устремлены в
вечность, - что незначительные подробности постоянно меняющегося мира
попросту ускользают от его взора. Мир для него, поглощенного созерцанием
вечности, не стоит единого взгляда. Чтобы пояснить это, слепой нищий
пересказывает спор, разгоревшийся по поводу долголетия, и раскрывает его
смысл.
Море, в плавание по которому пускаются люди, есть море житейское, а
корабли - человеческие тела. Буря в историях раби Нахмана - это
кабалистическая аллегория сил зла. Она разбивает тела-корабли, но бессильна
погубить пассажиров - души. Буря подобна смерти, поражающей только плоть.
Души достигают уединенного замка, в котором пребывают до поры до
времени. Этот замок олицетворяет райский сад. Согласно кабалистическим
воззрениям, души покоятся в нем лишь до тех пор, пока существует этот мир. В
раю они дожидаются возвращения к жизни. В замке, как и положено раю, царит
изобилие всяческих благ, всего, к чему только может стремиться человек.
Тема долголетия в разных его аспектах весьма занимала раби Нахмана, и
он обращался к ней во всех своих произведениях (см. об этом
"Ликутей-Маhаран", 61:179). Основополагающим моментом в его рассуждениях
служит убежденность в том, что долголетие не сводится к календарной сумме
прожитых лет. В зачет человеческой жизни идет лишь время, наполненное
смыслом. И потому так велико значение памяти. Тот, чья память хранит больше
воспоминаний, полнее использует время.
Более того, раби Нахман объясняет, что время неоднородно. На каждом
уровне действительности течет свое время. По мере восхождения по лестнице
миров оно как бы съеживается и на самом верху превращается в точку,
граничащую с Ничто. Все старцы, упоминаемые в рассказе, - праведники разных
уровней. Раби Нахман сам свидетельствует, что слова первого старца имеют
прямую параллель в Иерусалимском Талмуде (там речь идет о мудреце Шмуэле).
Все это нужно лишь для того, чтобы подчеркнуть высокий уровень слепого
нищего.
Первый старец говорит, что корни его памяти так глубоки, что он помнит
миг своего рождения, помнит, как ему перерезали пуповину. Но память других
старцев еще глубже и сокровенней, хотя дни их в физическом мире не достигли
продолжительности дней первого старца. Они помнят то, что предшествовало их
рождению: так, например, один из них запомнил огонь светильника. Эта
поэтическая аллегория заимствована из Талмуда: пока плод созревает во чреве
матери, над головой его горит светильник и ангел учит его Торе. Воспоминания
других старцев проникают еще глубже: до момента зарождения плода и даже до
момента образования семени. Некоторые старцы помнят начальный уровень
человеческой души, помнят дух, ее более высокий уровень, помнят даже
наивысший уровень души. Однако нищий, обладающий совершенной полнотой
памяти, помнит то, что предшествовало душе. Он помнит Ничто. Иными словами,
он способен связать свою жизнь с Б-жественным Ничто, откуда излучается душа
в ее начале и где начало и конец, источник, цель и смысл всего сущего.
Великий Орел - ангел, называемый в Кабале также "Князем мира", в тайных
текстах он именуется еще "Дитя", и это о нем сказано: "Дитя я был и также
старец" (см. об этом подробней во вступлении к "Зоhару", а также в
"Ликутей-Маhаран" о Великом Орле). Раби Нахман видит в нем синтез юности и
старости в единое качество. Князь мира возвещает душам о том, что пришла
пора воскресения из мертвых. Корабли-тела отстроены заново. Однако Великий
Орел и слепой нищий в сущности не нуждаются в телесном воскресении. В
каком-то смысле они находятся по ту сторону мировых событий, ибо оба
достигли изначального Ничто, где понятие времени утрачивает какое бы то ни
было содержание, и потому одна и та же личность соединяет древнейшего старца
и младенца, еще не начавшего существовать (см. "Ликутей-Маhаран", 61, о
Машиахе, чье имя предшествовало миру, но который младше всего и всех).
Рассказ глухого нищего
На второй день свадебного пира является второй нищий, глухой. Его образ
напоминает о праотце Авраhаме, жизнь которого была исполнена благом, как о
том несколько раз сказано в Пятикнижии: "...Б-г благословил Авраhама во
всем" ("Брейшит", 24:1). Другой мидраш относит слова Всевышнего пророку "И
кто... глух, как не вестник Мой, посланный Мною?" (Йешаягу, 42:19) к
Авраhаму, олицетворяющему милосердие, несущему в мир благословение добра и
счастья. Второй нищий объясняет свою глухоту тем, что его ухо не
воспринимает тревоги и треволнения мира, ибо он выше мирских беспокойств и
проблем. Жизнь его полна, она исполнена совершенного блага, и в ней нет
места мирской суетности. Раби Нахман поясняет, что счастье этого мира -
ущербное счастье, и возгласы, слышные в нем, свидетельствуют об этом (как
вопли обделенных, так и радостные восклицания тех, кто достиг минутного
удовлетворения преходящих желаний). Совершенный человек, живущий полной и
истинно счастливой жизнью, исполненной добра, должен быть глух к этому миру.
Его не огорчают надуманные проблемы и не волнуют случайные удачи. Что такое
подлинно благая жизнь, глухой нищий поясняет с помощью вставного рассказа, в
котором доказывает различным людям, наслаждающимся своей участью, что их
счастье, обретенное каждым на собственном пути, - ущербное и несовершенное.
Сад, находящийся в некой стране, есть совокупность человеческих душ.
Так эту аллегорию объясняет в своих книгах сам раби Нахман. Понятно, что все
цвета и ароматы представлены в этом саду. Садовник, приставленный к саду, -
праведник своего поколения, который открыто и в тайне заботится о здоровье
душ человеческих (об этом подробно см. "Ликутей-Маhаран", 65, о саде и
садовнике). Пока садовник трудится в саду, жизнь в нем течет благополучно.
Но стоит садовнику исчезнуть - и некому вести души достойным путем, сад
начинает разрушаться. Правда, люди могли бы продолжать нормальную
естественную жизнь и без садовника. Но на них обрушивается жестокий царь:
злое начало. Злое начало, Сатан, не в силах уничтожить сад и прервать
течение жизни в стране, но ухитряется извратить пути человеческие, направив
их в сторону зла. Поселившись в душе, зло отравляет человеку существование,
лишает его жизнь вкуса, оскверняет все ароматы и обедняет краски. Богачи,
накопившие огромное состояние (материальное или духовное) и наслаждающиеся
им, не могут противостоять атакам злого начала. Ибо блаженство, которым они
наслаждаются, - не совершенное и истинное благо, а всего лишь временное
забвение горестей этого мира.
Жители страны с испорченным вкусом к жизни надеются, что богачи из
страны всеобщего блаженства придут к ним на помощь. Ведь среди тех есть люди
духа, великие мудрецы и знатоки Торы, в том числе, как полагают жители
страны с испорченным вкусом к жизни, скрывающийся там пропавший садовник,
истинный праведник. Однако богатство это, как уже говорилось, не является
внутренним. И потому, столкнувшись с силами зла, богачи терпят поражение.
Они ничем не могут помочь стране с испорченным вкусом к жизни. Более того
при приближении к ней зло поселяется в их собственных душах.
Лишь поддержка совершенного человека, глухого нищего, который поделился
со спутниками хлебом и водой (ср. обращение Мудрости в "Мишлей": "Придите,
ешьте хлеб мой..."; 9:5), уберегла их от скатывания к греху. Лишь он один
оказался способен понять, в чем состоят изъяны человеческой натуры и
исправить их. Глухой отправляется исследовать источник зла в той стране и
находит (см. историю "Скромный царь"), что сквернословие и похабщина, бьющие
мутными потоками из уст чуть ли не каждого, вещь куда более серьезная, чем
могли бы предположить жители страны. Вообще говоря, именно уличные разговоры
нагляднее всего демонстрируют, чем живут люди в данном месте. В Талмуде
сказано, что сквернословие оскверняет уста и придает всему, что в них
входит, привкус скверны. Скверна становится частью самого человека, и ее
зловоние заглушает истинный вкус всего, с чем он соприкасается. И теперь,
чтобы обострить притупившиеся чувства, человеку приходится прибегать к
допингу, который он находит в разврате. Так к словоблудию прибавляется
настоящий блуд, зловоние которого заглушает все запахи (по мнению раби
Нахмана, запах связан с духовной сущностью и внутренним содержанием вещи).
Но вот пали все запреты, все стало дозволено, и оказывается, что
подстегиваемые развратом чувства огрубели еще больше, так что мало-мальски
утонченное переживание стало этим людям недоступно (см. об этом подробно в
Талмуде, "Сота" , 48,49).
В то же время коррупция, ставшая нормой, привела к тому, что - как
сказано в Пятикнижии - "Взятка ослепляет мудрых" - у жителей страны мутится
в глазах. Мздоимство извращает человеческие отношения, окутывает все густым
слоем лжи, за которой не различить истинного положения вещей.
Такая ситуация, разумеется, сложилась по вине жестокого захватчика,
злого начала, Сатана. Это его козни всему причиной, это его слуги склоняют
людей ко злу. И потому, если жители страны найдут в себе силы не слушать
подстрекателей, они сумеют очиститься и вернуться на истинный путь, вновь
обретут вкус к жизни и ощутят полноту существования. Жители страны смогут
разоблачить слуг зла, если осознают, в чем корни их несчастий. Они
спрашивают об истоках своих страстей и пороков: действительно ли те из числа
жителей страны? Не чуждые ли это пришельцы? И так, за шагом шаг, они
выявляют слуг злого захватчика и изгоняют их из себя. И когда вся страна
очищена от соблазнителей и подстрекателей, образ мыслей ее жителей
изменяется.
Весьма характерно, что когда жители страны хотя бы отчасти
раскаиваются, их глаза раскрываются и они видят вещи в истинном свете.
Оказывается, садовник никуда не исчезал. Все это время он находился среди
них, но они считали его безумцем, как сказано: "Пришли дни расплаты, пришли
дни воздаяния: узнают израильтяне, глупец ли этот пророк, безумец ли муж
вдохновенный..." (`Гошеа, 9:7). Лишь после духовного прозрения люди увидели,
что "...был пророк среди них" (Йехезкель, 2:5 и далее). И после того, как
вновь обретен садовник - праведник и вождь своего поколения, - исправление
можно считать свершившимся.
Глухой нищий, совершенный человек, благодаря этому способен указать
путь к благу другим людям, помочь им обрести полноту существования и
счастье.
Рассказ косноязычного нищего
Третий день свадебного пира - день нищего-заики. По этому внешнему
признаку (а также по внутренним качествам, которые раскрываются в рассказе)
можно узнать Моше-рабейну.
Притча о сердце и источнике, рассказанная косноязычным нищим, - самая
известная из притч раби Нахмана. Это одна из самых драгоценных жемчужин в
мировой мистической литературе. В исключительно поэтичной форме, с помощью
нескольких простых и выразительных метафор раби Нахман раскрывает целый мир
мысли.
Моше-рабейну был, как известно, "тяжелоуст и косноязычен" ("Шмот",
4:10). "Зоhар" истолковывает эти его качества как свидетельства
превосходства и совершенства: "Почтен устами - в Торе Устной; почтен языком
- в Торе Письменной" (в оригинале игра слов: "тяжел" и "почтен" на иврите -
омонимы. - Прим. пер.). Моше вознесен выше всех людей, выше даже внешних
проявлений Торы и мудрости. Речь его столь возвышенна, что мир не в
состоянии разом вместить слова Моше, а лишь понемногу, обрывками, потому и
кажется, что тот говорит, заикаясь. Можно сказать, что совершенная речь
относится к абсолютной Б-жественной истине, тогда как всякая другая речь
обладает лишь относительной истинностью (см. Рамбам, "Яд хазака", гл. 1). И
потому совершенный человек, устремленный к высшей истине, не может говорить
как обычные люди. Его связь с внешним миром отрывочна, но слова его - Тора
Моше, Святое Писание - содержат всю сокровенную мудрость мира. Ибо Тора и
есть тот внутренний план мироздания, в соответствии с которым сотворен мир.
В ней заключен также источник, дающий миру силы существовать, как сказано:
"Г-сподь создал меня в начале пути Своего, прежде всех созданий Своих,
искони" ("Мишлей", 8:22. См. также раздел "Брейшит" в "Брейшит раба".).
Именно об этом в поэтической, символической форме повествует рассказ
косноязычного нищего.
На этом фоне особенно рельефно выделяется тема Человека Истинной
Доброты. Рассказ о нем пытается связать мир в его наиболее материальной,
наглядной ипостаси с самым что ни на есть отвлеченным и абстрактным.
Мудрость косноязычного нищего проистекает из запредельных высот. Однако ее
проявление и воплощение (например, в Торе) происходит самым наглядным и
материальным образом, а главный смысл как раз и заключается в том, чтобы
навести мосты между высшей действительностью и материальным миром.
Последний мудрец, чья мудрость полнее всех, хвалится тем, что она
подобна дню (идиоматическое выражение, существующее на идиш). Он объясняет
смысл этого уподобления так: шесть дней творения включают в себя всю
реальность сотворенного мира, и внутреннее содержание речений, с помощью
которых он создан, есть также содержание всего сущего в нем. Мудрецы,
открывающие закономерности этого мира, достигают понимания лишь отдельных
фрагментов в мозаике мироздания, внутри огромной сферы целого дня творения -
например, третьего дня, когда были созданы растения, и т.п. Мудрец, чья
мудрость подобна целому дню, обнимает ею день творения целиком, со всем
комплексом явлений, связанных с ним.
Нищий-заика спрашивает величайшего среди мудрецов: какому из дней
творения подобна твоя мудрость? И вот этот удивительный мудрец, чья мудрость
подобна любому из дней творения, ибо она не увязает в частностях, а
охватывает и постигает целиком всю действительность во всех ее проявлениях,
связанных с каждым из шести дней творения, признает, что тот, кто задал ему
подобный вопрос, превосходит мудростью даже его. Раби Нахман задается
вопросом: почему это так? И для того, чтобы дать ответ, рассказывает целую
историю. В ней, хотя и не в явном виде, содержится ответ.
Этот ответ связан с общей концепцией времени. Время измеряется
единицами равной протяженности, и на первый взгляд представляется, что и
ценность времени, заключенного в каждой из них, также равна всем остальным.
Однако с точки зрения лурианской кабалы, которой придерживается раби Нахман,
это совершенно не так. Сущности фундаментальных единиц времени и их
элементов различны. Каждая из единиц времени наделена особой сущностью,
уникальной и неповторимой. Ни один час не похож на другой.
Косноязычный нищий знает, что дни отличаются друг от друга. Различны не
только шесть дней творения, но и каждый день и час, протекший с тех пор,
неповторим. И именно в этом понимании сущности времени и его уникальной
неповторимости заключается превосходство нищего над мудрецом, охватывающим
своей мудростью один день. Мудрость нищего постигает сам поток времени, в
котором источник всего сущего, источник всякого бытия и знания, всего,
существующего во времени.
В рассказе косноязычного нищего раби Нахман использует в основном
образы, почерпнутые из книги "Теhилим", особенно из шестьдесят первого
псалма. Две горы, стоящие на двух краях земли, высятся в мире человеческих
переживаний, как сказано: "С края земли к Тебе взываю..." (61:3). На одном
краю находится сердце - это сердце мира, символ Шхины, она же Кнесет
Исраэль, сфира Малхут. Шхина есть Б-жественный свет, дарующий миру
жизненность. Этот свет разливается изнутри, и потому он назван сердцем всего
мира.
Это сердце - мир, который суть жизни и сокровенное "я" всей
действительности. Оно пленено и очаровано (глагол "пленить" в значении
привлечь любовь, очаровать на иврите образован от того же корня, что
"сердце". - Прим. пер.), как сказано: "Пленила ты сердце мое, сестричка моя,
невеста, пленила ты сердце мое одним взглядом глаз твоих..." ("Шир hа-ширим"
- "Песнь песней"; 4:9). Мудрецы истолковали тайну этого стиха так: невеста,
т.е. Шхина, названа "сердцем". А раби Нахман понимает это так, что сердце
находится во всем, в каждой частице "невесты", так что даже внешние, самые
грубые покровы сердца охвачены любовью. Кстати, это напоминает восхваление
Кнесет Исраэль, общности всего Израиля: даже самые пустые члены этой
общности полны заповедей; даже тот, кого можно уподобить ногтю на большом
пальце ноги, т.е. самой омертвелой и наименее одушевленной ткани (ср. со
сказанным об этом в "Тании") - даже тот больше пленен святостью и охвачен
влечением к ней, чем любой из тех, кто не принадлежит к этой общности.
На другом краю - бесконечно удаленном от сердца - бьет источник,
символизирующий трансцендентную сущность Б-жественного. В Кабале источник
служит постоянным символом сфиры Хохма (мудрость). Он - "среднее
арифметическое" от сложения бытия и Ничто.
Сердце мира, Шхина, тоскует о Первоисточнике и Первопричине всего и
стремится воссоединиться с ним, как сказано: "Вопиет к Г-споду сердце их..."
("Эйха" , 2:18). С одной стороны, сердце страдает от солнечных лучей - от
жара полыхающего страстями мира (ср. с устойчивым сочетанием "под солнцем" в
книге "Коhелет" ). Мирские страсти и вожделения иссушают главную страсть
сердца и подрывают его силы. С другой стороны, сердце изнемогает от любви к
Первоисточнику.
Большая птица, осеняющая сердце своими крылами и защищающая его от
палящих солнечных лучей, символизирует милосердие Г-спода, время от времени
осеняющее мир. Так была дарована Тора со всеми ее заповедями, чье назначение
- защитить мир от жара, испепеляющего его. Наиболее наглядно аллегория
"большой птицы" представлена в изображениях крувим, простирающих крылья над
Ковчегом Завета в Святая святых (ср. с "Ликутей-hалахот" раби Натана). В
псалме также есть краткое упоминание того же: "...укроюсь под сенью крыл
Твоих" (61:5). Приходит на память также стихотворение раби Шломо ибн
Гвироля, где есть такие слова:
"Тебя бегу я и Тебе молюсь,
От жара Твоего под сень Твою стремлюсь".
Несмотря на великое желание, сердце не может соединиться с Источником,
ибо их разделяет бесконечная пропасть, заложенная в самой сути сотворенного
мира. Сердце должно желать и стремиться из своего бесконечного далека, ибо
лишь вдали от Источника оно способно существовать и жаждать слияния с ним,
как сказано: "Издалека являлся мне Г-сподь..." (Ирмеяhу, 31:2). Если сердце
попытается приблизиться, оно потеряет связь с Источником, ибо путь от
сотворенного мира к бесконечности пролегает через бездну Ничто, и мост над
ней навести невозможно (см. "Ликутей-Маhаран", "И пришел к фараону..."). И
потому сердцу приходится удовлетворяться постоянным стремлением и тоской,
поскольку всякая попытка приблизиться чревата расторжением связи как с
Бесконечным, окружающим мироздание, так и с Б-жественным в самом мире. И
тогда сотворенный мир будет разрушен.
Связь между миром (самым сердцем его) и Творцом сверхсложна. Она
состоит из непрекращающихся импульсов жизни, напоминающих метания зверя в
клетке. Это и есть порывы сердца к Источнику, хотя их смысл есть полное
самоуничижение мира и возвращение к той действительности, которая является
чистой волей Творца. Источник - это источник жизни всего мира. Для него не
существует времени, он по ту сторону ограниченной реальности мира и потому
находится за пределами времени. Связь между ним и миром, таким образом,
имеет парадоксальный характер. Эта связь проистекает из того, что мир как
будто возвращает эманацию жизни назад, ее первоисточнику. Как написано в
кабалистических книгах, первое в ряду сотворенных это бесконечное и
неудержимое добро или милосердие Творца. Однако продолжение творения зависит
от непрекращающегося потока жизни, возвышаемой до более высокого уровня.
Жизнь возвращается к своему Источнику, который пребывает за пределами
порожденного им времени и пробуждает в нем желание продолжать изливаться.
Мысль о том, что добрыми делами, освящающими этот мир, раздумьями,
речью, соблюдением заповедей поддерживается его связь с высшей духовностью,
дающей ему жизненные силы и раскрывающей в нем присутствие Всевышнего, - это
одна из фундаментальных идей Кабалы, которая достаточно ясно и
недвусмысленно выражена также в древних мидрашах. Кнесет Исраэль названа
"подруга Моя", т.е. подательница пропитания, как сказано в мидраше: "Сыны
Израиля дают пропитание Отцу их небесному". Еще более отчетливо эта мысль
выражена в толкованиях мудрецами слов "...вы - свидетели Мои, слово Г-спода,
а Я - Б-г" (Йешаягу, 43:12). Если вы свидетели Мои, Я - Б-г. Если не
свидетели - Я как будто не Б-г.
Представление о времени, которое постоянно творится заново, ярко
выражено в кабалистических и хасидских объяснениях смысла праздника Рош
hа-шана. Рош hа-шана - источник жизни каждого года. "Пробуждение снизу" (из
нашего мира) вызывает ответное "пробуждение сверху", и лишь тогда Всевышний
обновляет мир, творя его заново. Этот мотив - главный в кабалистических и
хасидских комментариях к молитвам Рош hа-шана.
Однако что же сердце мира способно возвратить Творцу? Какие искры
святости и жизни? Это истинно милосердные поступки, искры подлинной
святости, рассеянные в изгнании, увязшие в косной материальности мира. Тора
учит тому, как возвратить мир и все сущее в нем к первоисточнику. Мудрость
Торы, ее сокровенная тайна - в собирании искр святости. Тора - это связь,
свидетельство союза между Б-гом и миром, ибо сказано: "...как нерушим союз
Мой с днем и с ночью, как не отменим закон, который Я установил для неба и
земли, так не отвергну Я потомство Яакова и раба Моего Давида..." (Ирмеяhу,
33:25, 26). И этот вечно обновляющийся союз есть вечно обновляющееся -
каждый день и час, каждое мгновение - творение мира. И потому косноязычный
нищий - Моше-рабейну, человек Торы - собирает в мире искры святости и
приносит их Человеку Истинной Доброты, который воистину велик, ибо это и
есть Всевышний, как сказано: "...ибо Он желает добра" (Миха, 7:18). Мы
находим такое сочетание при описании качеств Всевышнего в "тринадцати
атрибутах милосердия", как сказано: "...могучий, милостивый и
милосердный..." ("Шмот", 34:6) и во многих других местах. Человек Истинной
Доброты принимает дары мира и его благосклонность, а в ответ снова изливает
в мир Свое благоволение и добро. Источник продолжает бить, и
действительность получает продолжение.
Так ежечасно продолжается сотворение мира. И потому в глубинах Торы, в
ее рассказах и поучениях зашифрована сущность вещей, не открываемая всякому,
а в песнях и хвалах Всевышнему - вся глубина мудрости сотворения, такой,
какой она была в своем Источнике.
Рассказ кривошеего нищего
Четвертый день свадебного пира ознаменован приходом кривошеего нищего.
Его внутренний облик напоминает Аhарона-первосвященника. В мидрашах и Кабале
Аhарона называют "сватом Шхины". Его миссия - приближение сынов Израиля к
Отцу их небесному. Нищий выглядит искривленным, скрюченным, однако
изначально ему присуща абсолютная прямота. Свою шею он искривил, чтобы не
впускать в себя суету мира с его нечистым дыханием и крикливой
разноголосицей. Но горло самого нищего способно издавать звуки поразительной
красоты и силы. Его миссия - восстанавливать в мире утраченную связь,
подобно тому, как это делал в народе Израиля Аhарон, примирявший
поссорившихся друзей и супругов.
Музыка - это прежде всего гармония, гармоничные сочетания звуков.
Творцы музыки - и в узком, и в широком значении этого слова - умеют сплетать
звуки воедино и действительно творить красоту. Однако их произведения не
способны излечить мир от печали. Только совершенный человек может
расположить сущности в том порядке, который необходим для достижения
истинной гармонии в мире.
И здесь появляется рассказ о двух странах, удаленных друг от друга на
огромное расстояние (это расстояние от неба до земли). В обеих царит великая
и непонятная грусть.
Когда приходит ночь и обостряется восприятие, все начинают ощущать
невыносимую печаль, рыдают и что-то оплакивают, не понимая толком, что
именно (ср. высказывания из Талмуда: "С тем, кто плачет ночью, плачут звезды
и созвездия", "С тем, кто плачет ночью, плачет и слышащий его"; "Санhедрин"
, 104б).
Даже творцы мелодий, которым казалось, что они сумеют обратить рыдания
в музыку, были поражены великой печалью и рыдали вместе со всеми. Неудача
творцов свидетельствует, как и в других подобных историях раби Нахмана, о
несовершенстве их музыки. Она неспособна устоять против влияний извне, и в
конце концов действительность побеждает ее. Только кривошеий нищий наделен
собственной творческой силой, которая позволяет ему возвыситься над внешними
влияниями.
Нищий может также объяснить причину печали - ее причиняет разлука двух
птиц. В повествовании усиленно используется мотив крувим, находившихся в
Храме. Два окрыленных крува (по этой причине они названы "птицами")
символизируют взаимоотношения Всевышнего и Кнесет Исраэль (об этом см.,
напр., в Талмуде, "Йома" ). "Зоhар" также прибегает к этому символу.
Вспомним, что чертог, в котором пребывает душа Машиаха в высших мирах,
назван в Кабале "гнездом птицы" (см. об этом подр. в "Ликутей-Маhаран", 3)
Пока стоял Храм, две птицы - единственная в мире пара оставались
неразлучными и были счастливы. Однако после его разрушения Шхина отправилась
в изгнание, и с тех пор обе птицы постоянно ищут друг друга, но не могут
отыскать пути. Их тоска усиливается к ночи, когда на мир нисходит
помрачение, и тогда они начинают рыдать, оплакивая разрушение.
Во многих источниках рассказывается о том, как с наступлением ночи
раздается рыдание Всевышнего, который оплакивает изгнание своих сынов (см.
"Брахот", 3:2). Сами изгнанники, народ Израиля, также оплакивают по ночам
свою участь. Этот плач послужил источником церемонии тикун хацот (полуночной
молитвы), как сказано: "Плачет, плачет она по ночам, и слезы ее на щеках у
нее" ("Эйха", 1:2). В полночь праведники и святые пробуждаются и садятся на
землю оплакивать несчастье мира. Понятно, что жители страны не понимают
причины печали, но они чувствуют это несчастье и скорбят, сами не зная
отчего. Днем же там царит радость, ибо все птицы (в Кабале они всегда
символизируют души, пребывающие в райском саду) заняты Торой и заповедями,
чтобы порадовать сердце разлученной четы, не находящей своего счастья.
Единственный способ возвратить его разлученным - снова сблизить их. Но
дистанция между ними действительно огромна, и лишь тот, кто сумеет сделать
так, чтобы они услышали голос тоски друг друга, сможет привести в мир
Избавление.
Именно такова миссия кривошеего нищего. Он сумеет воссоединить
разлученных, если приблизит сынов Израиля к Отцу их небесному. В этом
заключается внутренняя задача того уровня, на котором находится Аhарон,
"сват Шхины". Такая же задача отчасти стоит перед праведным священником,
перед Элияhу hа-Нави, который несколько иначе воплощает тот же образ. Элияhу
не только предвестник Геулы, он должен прежде "обратить сердца отцов к
сыновьям и сердца сыновей - к отцам", т.е. водворить мир и гармонию в
человеческие отношения (о миссии священника см. Малахи, гл. 3). Благодаря
своей способности вносить в мир гармонию кривошеий нищий действительно
обладает самым совершенным голосом, приводящим к наивысшему совершенству.
Примечательно, что в его рассказе (как и в рассказе шестого дня) нищий не
достигает успеха в великом испытании: он не в состоянии воссоединить пару.
Нищий, правда, демонстрирует великое искусство издавать любые звуки и
направлять их куда угодно - но этим лишь подчеркивается, что он не может
решить проблему, пока не пришло подходящее время. Это со всей очевидностью
явствует из контекста, воссоединение разлученной четы означает конечное
Избавление, но ни один из нищих не в состоянии добиться этого, пока не
настало время. Все они должны ждать, когда явится человек, способный собрать
их силы воедино.
Рассказ горбатого нищего
На пятый день свадебных торжеств приходит горбатый нищий. Ряд внешних и
внутренних признаков позволяют различить в нем черты праотца Яакова. Он
выглядит горбатым потому, что не в состоянии нести груз даже самого себя, но
то, что представляется физическим увечьем, на самом деле - внутренний
надлом. Однако, как уже не раз говорилось, именно увечье символизирует
изначальное совершенство его обладателя. Горбатый нищий воплощает во всей
полноте способность "малого вмещать в себе великое", иными словами,
способность чего-то ограниченного, даже в высшей степени ограниченного,
воспринимать беспредельное. Подобный уровень свидетельствует о полной власти
над действительностью, ибо способность горбатого нищего кажется
сверхъестественной и в самом деле является чудом.
В споре обладателей этого качества представлены многие примеры
подобного чуда, раскрывающие его суть. Человек, хвастающийся тем, что его
мозг вмещает дела и проблемы несметного множества людей, осмеян мудрецами.
Ведь в данном случае имеет место всего лишь перевод реальности из одного
состояния в другое, более концентрированное, и в этом нет настоящей власти
над сущностью вещей. Так например, выдающемуся политику известны несметное
множество людей и фактов, однако это не создает ничего нового и
свидетельствует лишь о цепкой памяти. Такой человеческий тип подвергнут раби
Нахманом жестокому осмеянию: малый человечишко гордится тем, что пропустил
через свой кишечник целую гору нечистот. Ему подобен всякий, чьи знания
служат для того, чтобы производить впечатление на читателей, слушателей,
избирателей. Информация, воспринятая и переработанная без того, чтобы
привести к качественным изменениям, уподоблена этой горе.
Сами же мудрецы в своих рассказах дают понять, что в той или иной мере
обладают способностью вмещать великое в малое. Так, например, говорится о
саде, чья территория недостаточна, чтобы вместить все созревшие в нем плоды.
Это аллегория человека и плодов его труда - молитв и добрых дел. Иными
словами, жизнь человека оценивается по ее результатам, которые бывают
гораздо более весомыми, чем можно было бы ожидать. Так же и сад, собирающий
вельмож: это Пардес, сад тайной мудрости Торы, в котором умещается куда
больше, чем может показаться со стороны.
Секретарь царя - это праведник, умеющий понять других людей и молиться
о них. Его молитва должна включать все, свойственное человеку: внутренние
противоречия, сомнения, терзания - и при этом оставаться осмысленной, ясной.
Сродни этому сила молчания, которое обретает смысл, служа ответом на
бесчисленные обвинения. И сила этого мудрого молчания такова, что изменяет
характер обвинений, превращая их в нечто иное... А выше всех - поводырь
лунного диска. Луна символизирует сфиру Малхут и Шхину в изгнании. У луны
нет ничего своего, и поводырь ее - это пастырь сынов изгнания, праведник
своего поколения, провожатый слепого великана, ведущий его дорогой истины.
Его деяния вмещают всю силу мира. Однако горбатый нищий превосходит даже
поводыря лунного диска, ибо через него проходит граница бытия и Ничто,
сущего и запредельного существованию.
И здесь начинается рассказ о дереве. Оно довольно подробно описано в
Книге Даниэля (4:7-13). Это дерево - центр сотворенного мира. У каждого
создания есть на нем место, в котором оно пребывает совершенным, - там
находится фокус его жизненности. И вот люди начинают выяснять, действительно
ли существует такое дерево и где его искать. Речь идет о "древе жизни", к
которому тянется все живое. Это дерево, источник всякой жизненности,
упомянуто под своим именем в предисловии к молитвам "Зоhара". Там же
сказано, что источник, поящий это дерево, - Сам Всевышний. И поскольку люди,
о которых идет речь, ищут истинное содержание, они приходят к выводу, что в
самом деле можно отыскать центр мира - точку, где все пребывает в
неразрывном единстве. Найти эту точку страстно мечтают многие, но мудрец
поясняет, что это не просто некоторый пункт бытия, которого можно достичь
ценой определенных усилий. Расположение дерева чрезвычайно важно: ведь точка
местонахождения "общего знаменателя" мира имеет собственный смысл. "Древо
жизни" - это дерево сущностей. Вера, трепет пред Б-гом и смирение - вот три
опоры этого дерева, и из них оно черпает существование. А истина - это ось,
объединяющая бытие. Это дерево невозможно отыскать просто так, ибо оно может
быть обнаружено лишь теми, кто отождествит себя с "древом жизни",
преисполнится его качествами. И вот люди, ищущие смысл собственного
существования, решают сохранить свою общность ведь все их поиски в конечном
счете устремлены к центру того единства, в котором все пребывает совместно.
Они решают исправиться - так, чтобы каждый был достоин дерева. Но когда люди
удостаиваются исправления своих качеств, улаживается и конфликт между ними
(который кажется теоретическим спором только на первый взгляд). Ведь причина
конфликта - ложь, заблуждения или иные несовершенства души. Когда же
подобные препоны устранены, мысль быстро достигает полноты и ясности
понимания. И вот, придя к согласию относительно того, где следует искать
дерево, люди действительно находят его на избранном пути. Они убеждаются,
что перед ними в самом деле центр, в котором сходятся в единый фокус все
нити жизни, все точки бытия.
Однако этот центр бытия находится за его пределами. Источник
жизненности, оживляющий мир (он перекликается с источником в рассказе о
сердце мира), оказывается вне этого мира, и внутри бытия его невозможно
обрести. "Древо жизни" растет за оградой жизни.
Это объяснимо. Жизнь полна противоречий, и внутри нее не может сойтись
все сотворенное. Точка подобной встречи непостижима: ведь в ней должно
ужиться несовместимое и примириться враждебное. Такая встреча возможна лишь
в бесконечном, где стираются границы и исчезают противоречия, за пределами
пространства и времени, вне существования, по ту сторону бытия - там, где
его Источник. Чтобы достичь этого Источника, недостаточно веры и знания
истины. Нужно еще то совершенство, которым обладает горбатый нищий:
способность преодолевать метафизическую границу бытия и Ничто. Это и есть, в
сущности, способность малого вмещать великое во всей ее полноте. Ее
обладатель достиг такого уровня, который позволяет ему одновременно
пребывать там и здесь, в мире и в вечности. Он вмещает в себя все
мироздание, законам которого неподвластен.
В мозаике повествования образ праотца Яакова символизирует мидат-эмет
("свойство истины") и средний из путей, подобный среднему засову в стене
переносного Святилища, о котором сказано: "Средний засов должен проходить
сквозь все балки внутри стены из конца в конец" ("Шмот", 26:28). Тайный
смысл этих слов воплотился в Яакове, все свойства которого простираются от
одной крайности до другой - от сугубо материального до духовности высшего
порядка. Яаков не только несет на себе груз ответственности за свою семью и
ее имущество, но в качестве прародителя еврейского народа прокладывает путь
своим потомкам из человеческой, материальной сферы к запредельному.
Рассказ безрукого нищего
Шестой день свадебного пира - день безрукого нищего. Образ этого
пастыря восходит к Йосефу. (Ср. благословение, которое Яаков дал Йосефу:
"Досаждали ему и стреляли в него, и враждовали с ним стрельцы. Но тверд
остался лук его, и крепкими - мышцы рук его, поддержанные Владыкой Яакова.
Оттого пастырем стал и твердыней Израиля" ("Брейшит", 49:23, 24). Существует
большое количество комментариев и мидрашей, основанных на этих стихах. Йосеф
в первоисточниках назван "праведным". Здесь также идет речь о праведнике,
главным образом, о праведном вожде. Праведник - это человек, наделенный
полнотой сил, которые он умеет применять в этом мире. Он способен избавить
царскую дочь (Шхину) от мучений, освободить мир от страданий и скорби. Речь
идет о высших силах, о четырех аспектах "силы рук", о могуществе истинного
праведника (ср. с тем, что сказано о руках Моше в войне с Амалеком; "Шмот",
17:11, 12). Вот эти силы: способность поражать злодея выпущенной им же
стрелой, освящение благодеяний, посвящение в мудрецы и понимание мелодий.
Мощь, которой хвалятся праведники, есть способность вмешиваться в
естественный ход вещей и изменять его.
Тот, кто гордится умением возвращать выпущенные стрелы, говорит о
раскаянии, ибо сила раскаяния такова, что способна аннулировать совершенные
поступки. Образ стрелы, выпущенной из лука, с максимальной наглядностью
иллюстрирует необратимость событий, которую преодолевает сила раскаяния.
Великий праведник умеет не только останавливать на лету отравленные стрелы
греха, но и извлекать их оттуда, куда они уже вонзились, причем так, что не
остается следов. Десять видов стрел олицетворяют десять сфирот. Подобно
десяти уровням святости существуют десять степеней скверны. Человек,
гордящийся своей мощью, может, раскаявшись, победить в себе только одну из
них. Лишь совершенный праведник способен справиться со всеми десятью.
Другой аспект могущества праведника - подаяние, цдака. Понятно, что
многие оказывают помощь нуждающимся. Однако раби Нахман попытался объяснить
роль праведника, принимающего подаяние, когда актом милосердия оказывается
не даяние, а получение. Принимая подаяние от своих приверженцев, человек, по
сути, отдает им то, что получает от них. Отношения получающего с дающими
подобны отношениям субботы - источника благословения - с будними днями. Хотя
шесть дней труда подготавливают все необходимое для празднования субботы,
именно она с ее святостью наполняет смыслом их существование и тем
поддерживает его, поскольку будни освящаются служением субботе. Равным
образом и тот, кто дает подаяние праведнику, тем самым наполняет смыслом
свой труд и освящает будничные занятия. И потому получение в
действительности оказывается даянием (доказательство этого см. в
"Ликутей-Маhаран", 59) - этим объясняются, в частности, просьбы об
"искуплении души", которые хасиды присоединяют к символическим суммам,
посылаемым цадику.
Другим достоинством праведника является его способность служить
источником мудрости и посвящать в мудрецы других. Это посвящение восходит к
тому, которым Моше удостоил Йеhошуа бин Нуна. Оно означает передачу от
учителя к ученику ключей от врат мудрости вместе с умением черпать из ее
глубинных источников и вести за собой других. Праведник содержит в себе меру
мудрости, которую передает своим ученикам и ученикам учеников. В "Зоhаре" и
других кабалистических книгах умение нащупать пульс олицетворяет способность
цадика читать в сердцах, понимать, что творится в душе другого человека. Это
и есть высшая мудрость, и десять видов пульса соответствуют десяти сфирот -
десяти ее уровням. Лишь совершенный праведник обладает абсолютной мудростью,
и ему открыты десять видов пульса.
Еще один аспект могущества цадика - власть над злыми побуждениями и
страстями. Буря - это дух зла, который служит постоянным символом клипот -
оболочек скверны, слоев зла, облепляющего добро. Праведник умеет извлекать
из этих оболочек сердцевину, которая, как уже не раз говорилось, суть вовсе
не зло, а то добро, на котором зло паразитирует. Праведник умеет правильно
отмерять добро, чтобы оно реализовалось должным образом. И действительно,
когда говорится о мудрости Всевышнего, ее характеризует способность "давать
духу меру" ("Иов", 28:25). Дух зла недаром уподоблен безудержной,
всесокрушающей стихии бури, которая является злом именно из-за своей
необузданности, неуправляемости. Что отличает дикое завывание бури от
гармоничного звучания музыки? Только сила проявления. Она одна превращает
дух разрушения в дыхание музыки. Таков секрет мелодии, известной праведнику.
Десять мелодий соответствуют десяти сфирот. Только совершенному праведнику
известны все мелодии, усмиряющие зло (см. об этом подробней в
"Ликутей-Маhаран", 53).
Только абсолютный праведник, в совершенстве владеющий всеми четырьмя
видами сил, может излечить царскую дочь, зарубцевать раны мира, сшить
разорванную ткань существования, душой которого является царская дочь. Здесь
мы видим один из вариантов истории о пропавшей царевне. Царь, вожделеющий к
ней, - это злодей, повелитель злых сил. Он стремится к святости, как клоп к
человеку, чтобы насосаться крови, от которой раздувается зло, паразитирующее
на изобилии даруемого миру блага, как сказано: "...у входа грех лежит, и
влечет он тебя к себе..." ("Брейшит", 4:7). С помощью хитроумных уловок злу
удается поймать в свои сети царскую дочь.
В кабалистической литературе много говорится о том, что именно в
подобном успехе зла - залог его окончательного падения. Правда, до поры до
времени зло господствует над добром, однако это господство чревато для него
гибельными последствиями: рано или поздно добро сбросит оковы зла и сокрушит
его, как сказано: "...властвует человек над человеком во вред самому себе"
("Коhелет", 8:9). Этот стих часто цитируют кабалистические источники. Власть
скверны над святостью, о которой идет речь, не безысходна. Зло действительно
черпает из святости жизненные силы, но они не идут ему впрок. С каждым
глотком зло становится слабее и в конце концов будет окончательно
уничтожено.
Владыка злых сил видит вещий сон о том, что соблазненная им царевна
убьет его. Эта ситуация очень напоминает исход из Египта. Фараон, угнетая
сынов Израиля, все больше опасался их и решил уничтожить, однако в итоге сам
потерпел сокрушительное поражение. Владыка зла также начинает бояться
царевны, и вместе со страхом растет его ненависть к ней, поэтому и она
проникается ненавистью к нему и решает бежать. На ее пути, как и на пути
сынов Израиля, встает водная преграда, и так же, как и они, царевна ожидает
чуда, подобного чуду "рассечения вод".
Застывшие водяные стены символизируют высшую мудрость, мудрость Торы,
которая, как известно, уподоблена в еврейских источниках воде. В данном
случае застывшие воды олицетворяют изначальную Б-жественную мудрость, как
сказано о сотворении мира в мидраше: "Весь мир был водами внутри вод". Эти
воды застыли, и в таком состоянии их поддерживает непрекращающееся чудо. Это
чудо - ветер (или дух), постоянно веющий и удерживающий застывшие стенами
воды (см. об этом подробнее в "Ликутей-Маhаран", "И пришел к фараону...", а
также в трактате "Хагига", где говорится о мудрецах, посетивших сад тайной
мудрости, Пардес. Там также содержится предупреждение тому, кто вступает в
сад: "Только не говорите: Вода! Вода!" За водяные стены нет доступа никому,
кроме избранных в своем поколении праведников. Правда, есть и такие, кому
помогает проникнуть за застывшие стены не мудрость, а иное, еще более
возвышенное качество - жертвенная преданность. И так же, как при исходе из
Египта, воды удерживаются непрекращающимся чудом, как сказано: "...воды были
им стеною по правую и по левую сторону" ("Шмот", 14:29).
Враг преследует царскую дочь, и она в отчаянии решает броситься в воду,
чтобы погибнуть, но не отдаться ему. В мире, захваченном злом, ей нет
спасения, и она может рассчитывать лишь на защиту десницы, чудесным образом
протянутой извне. Видя, что царевна ускользает, владыка злых сил напоследок
причиняет ей самый большой вред, какой только возможен в мире: все десять
стрел-грехов, смазанных десятью ядами-страстями, вонзаются в тело царевны, и
она падает замертво. Но и сам царь зла гибнет, захлестнутый водами подобно
фараону. О сынах Израиля рассказывает мидраш, что в Египте они пали так
низко, что опустились на предпоследнюю, сорок девятую ступень скверны.
Царская дочь не умерла, но яд затуманил ее сознание, она погружена в
глубокий обморок. Это беспамятство изгнания, состояние духовной комы на
грани смерти.
Конец истории остался нерассказанным. Праведник должен излечить Кнесет
Исраэль, возвысить Шхину до Избавления, до ее полного исцеления. Для этого
необходимы все четыре рода сил, параллельные четырем мирам: Ацилут (мир
сияния), Брия (мир творения), Йецира (мир созидания) и Асия (мир действия) В
каждом из миров существуют все десять сфирот. Четыре мира это четыре ступени
святости, каждой из которых соответствует своя "сила рук", присущая
праведнику. На пути к совершенной праведности тот должен сначала пробудить в
себе раскаяние ("возвращение выпущенной из лука стрелы"), затем подняться к
высшей мудрости, лежащей за пределами действительности. Достичь ее можно
лишь благодеянием, силой цдаки. Праведник должен суметь обратить порывы бури
в дуновение мелодии, горькое сделать сладким, тьму - светом. Иными словами,
он должен не только усмирить бурю, но и изменить ее природу. Важно отметить,
что в рассказе шестого дня, как и в рассказе четвертого, отсутствует
развязка: нищий не достигает конечной цели. Это соответствует реальному
положению вещей в мире: царевна по-прежнему в бессознательном состоянии,
Кнесет Исраэль или Шхина страдает от нанесенных злом ран, и праведник по сей
день бьется над ее исцелением. Силу своей праведности безрукий нищий, чьи
руки в действительности могучи, передает двум сиротам, которым понадобится
этот дар. Раби Нахман заявляет о том, что не хочет завершать свою историю.
Однако по некоторым его намекам можно догадаться о предполагаемом финале.
Рассказ безногого нищего
Безногий нищий должен явиться на седьмой день. Это царь Давид. О его
пляске говорится в шестой главе второй книги Шмуэля. Ведь, как явствует из
намека, сила этого нищего - в его пляске. Безногим же он кажется лишь в
далеком от совершенства мире. Танец олицетворяет одну из сторон Геулы -
простую чистосердечную веру, какая была у Давида. Как сказано: "Тогда хромой
поскачет, как олень" (Йешаягу, 35:6). Эта вера образует фундамент для всего
последующего, для глубокой и содержательной мудрости, вырастающей из нее.
Ноги безногого нищего оставляют следы, которые названы "следами
Машиаха" и предшествуют Геуле. Кабалисты и хасиды не устают говорить о
последних поколениях, чье служение "ногами" (см. об этом подробно в "Тании",
раздел "Игерет hа-кодеш", послание первое, а также см. о значении танца в
"Ликутей-Маhаран").
Пара детей, воспринимающая все степени совершенства от всех пастырей
Израиля, должна достичь уровня восьмого дня. Это их день, день прихода
Машиаха. В этот день - восьмой день праздника Сукот, который, по сути,
является самостоятельным праздником, - дети избавят царского сына от его
сомнений и станут правителями всей страны. Тогда цельность и совершенство
вернутся в страну вместе со старым царем, и он снова воссядет на свой
престол.
ПРИМЕЧАНИЯ.
1. Аббревиатура ивритских слов "господин, учитель и наставник наш",
служащая почетным титулом в хасидизме (прим. пер.).
2. Так назывались противники хасидизма из числа самих евреев. На иврите
это слово как раз и означает "противник" (прим. пер.)
3. "Ликутей-Маhаран", 60, со слова "Начал..." и далее.
4. Из авторского предисловия к "Историям о необычайном".
5. "Иов", 19:26.
6. См. его второе предисловие к "Историям".
7. В книге "Ликутей-Маhаран" раби Нахман использует тот же прием:
мелкие и второстепенные, на первый взгляд подробности, разбросанные здесь и
там, оказываются связанными обдуманным и прочным единством, и в конце концов
выясняется их важность для понимания целого, соответствующего авторскому
замыслу.
8. Образчиком своевольного обращения с текстом служит перевод Мартина
Бубера. Оригинал для него не более чем трамплин для свободного полета,
причем иногда Бубер уводит от авторского смысла намеренно.
9. В нашей книге использована удачная литературная адаптация Баруха
Авни (Камянова), основанная на переводе с идиш р. Авигдора Ганца. По духу
(но не букве) это перевод, вернее, пересказ, максимально близкий к
оригиналу, однако он далеко не дословный, что обусловлено колоссальными
культурными различиями и полной неизведанностью еврейской культуры для
русского литературного языка (прим. пер.).
10. Такая ситуация была вообще в большой мере характерна для еврейской
диаспоры. Языком письменности, официальных документов, философии и поэзии
оставался иврит, вышедший из употребления в качестве разговорного языка.
Несовпадение устной речи с письменным языком приводило к тому, что запись
текста включала элемент перевода (прим. пер.).
11. Йехезкель, 8:12 и далее.
12. См. Йешаяhу 45:15.
13. "Теhилим", 18:12.
14. Йешаяhу, 52:8.
15. "Мишлей". 5:5.
16. Ср. слова раби Акивы о любви Всевышнего к Израилю "...дороги Б-гу
сыны Израиля, названные сынами Всевышнего" ("Авот", 3:14).
17. Сфирот Хохма ("Мудрость") и Бина ("Постижение") уподобляют отцу и
матери.
18. У этого образа также немало параллелей. В Гмаре сказано, что после
Б-га следует благоговеть перед мудрецами Торы. "Кто царь? Законоучитель" - и
т. п.
19. Ср. " ...в хаосе и вое пустыни " ("Дварим", 32:10), "...к Азазелю в
пустыню" (Ваикра", 16:10).
20. В том и другом случае тема бессонных аскетических бдений
перекликается с траурными молитвами и ограничениями, установленными после
разрушения Храма. Первоначально скорбящие о Сионе воздерживались от любых
удовольствии, чтобы не прерывать траур. Со временем, однако, траурные обычаи
были облегчены, однако отказ от вина, особенно перед Девятым ава, днем
скорби, который, согласно многим преданиям, считается также днем начала
Избавления, оставался в силе.
21. Ср. с "Тикун хацот", в частности, с "Тикун Рахель" (траурные
молитвы, о которых речь шла выше. - Прим. пер.). "Тикун Рахель" посвящена
скорби Шхины о своем изгнании, эту молитву читают по ночам, бодрствуя.
22. Йехезкель, 20:35.
23. Мир действия, мир созидания и мир творения (прим. пер.).
24. Йешаяhу, 63:4.
25. Зхарья, 3:7.
26. На этой стадии завершаются неудачей продолжительные и отчаянные
поиски Геулы, попытки освободить Шхину из изгнания, предпринятые множеством
людей, чей горький опыт напоминает попытку воздержания в последний день, не
удавшуюся главному герою истории.
27. Машиах бен Йосеф - предтеча Машиаха бен Давида, к приходу которого
Машиах бен Йосеф должен подготовить мир (прим. пер.).
28. Талмуд, трактат "Сота", 49б.
29. Ям Суф (Красное море), Мара, Эйлим, Рефидим, Мей-Мерива, Беэр и
Ярден (Иордан).
30. На иврите "семь" - "шева" и "клятва верности" - "швуа" имеют
одинаковый корневой состав, что этимологически сближает их: ср. в "Брейшит",
26:24-34, союз Ицхака с Авимелехом в Беэр-Шеве (прим. пер.).
31. "Избавитель" (христианские реминисценции не позволяют
воспользоваться более точным "Спаситель") - одно из Имен Всевышнего, хотя
так же называют Машиаха и (как и по-русски) любого, кто выручил ближнего из
беды. В библейскую эпоху словом гоэль называли близкого родственника, на
котором лежала обязанность поддержать разорившегося сородича, выкупив его
имущество, именно в таком качестве это слово употребляется в Пятикнижии
(прим пер.).
32. Связь между Моше и Машиахом издавна отмечается во многих
источниках, она объединяет обоих избавителей в продолжении рассказа, см. об
этом также "Ликутей Маhаран".
33. Талмуд, трактат "Хагига", гл. "Не учат ".
34. Пардес - "плодовый сад", образное название учения Кабалы (прим.
пер.).
35. На арамейском языке буквально "другая сторона", "изнанка" добра
(прим. пер.).
36. Торговцем прикидывается Сатан и в беседах раби Нахмана, а также в
истории "Об одном раввине и его единственном сыне".
37. См. Йешаяhу, гл. 3.
38. На иврите слова "матрос" и "царь" очень близки по звучанию (прим.
пер.).
39. Не случайно в траурных молитвах Девятого ава скитания изгнанников
из Иерусалима уподоблены скитаниям Исхода.
40. См. Йехезкель, 20:35.
41. К такой интерпретации подводит изучение кабалистических
рассуждений, отталкивающихся от стиха "когда человек властвует над человеком
во вред ему" ("Коhелет", 8:9).
42. Малахи, 3:23, 24.
43. Этому вопросу в литературе хасидизма уделено много внимания.
Особенно подробно он освещен в труде раби Шнеура-Залмана из Ляд "Тания".
44. "Дварим", 14:1.
45. См. об этом в "Тании", где горечь внутренней неудовлетворенности
получает положительную оценку как движущая сила душевной деятельности, в
противоположность унынию и печали с их подавляющим воздействием.
46. О символическом значении ухода из населенного мира см. комм. к
истории "Бааль Тфила".
47. См. "Мишлей", 9:5: "Идите, ешьте хлеб мой" [- восклицает
Премудрость].
48. "Коhелет", 10:6, 7.
49. В другом месте раби Нахман объясняет, что "солнце каждый день
создает луне новое одеяние, и само собой, что всякий раз образуются новые
отношения между изливающим эманацию и воспринимающими ее, они и есть то
"новое одеяние", которое создает солнце".
50. Ср. с "Песнью созданий", зверей и птиц в "Перек шира".
51. См. в "Мидраш раба" об обязанности человека продолжить труд
творения мира, нуждающийся в завершении.
52. О том, что это самый глубокий раздел Кабалы, см. трактат "Хагига".
53. Йехезкель, гл. 1.
54. Йешаяhу, 6:1.
55. См. "Млахим II", гл. 4.
56. Йешаягу, гл. 11.
ПРИЛОЖЕНИЕ
ХАСИДИЗМ И ПСИХОАНАЛИЗ
Точка соприкосновенияСама идея сопоставления этих понятий может показаться экстравагантной.
И в самом деле, что между ними может быть общего? Хасидизм - религиозное
еврейское мистическое движение, соответственно этому мотивированное, со
специфическими внешними проявлениями, а психоанализ - научная теория,
подчеркнуто не религиозная, если не антирелигиозная (это относится ко всем
ее школам, за исключением, может быть, Юнга).
Однако диссонанс возникает не только в силу обратных тенденций - не
менее явственно вырисовываются и различия в подходах. Хасидизм ни в коей
мере не является психотерапевтическим методом, не является он и философской
школой в западноевропейском понимании этого слова - скрупулезно
разработанной и систематизированной. Его откровения, не являясь элементами
некой гармоничной конструкции, возникают спонтанно, в постоянном
противоборстве души с житейскими проблемами. А психоанализ, несмотря на все
обилие гипотетических идей, блестящую игру интеллекта и поистине
безграничное воображение его адептов, считается, тем не менее, научной
дисциплиной. Психоаналитик числится ученым уже потому, что, стремясь к
научному изложению своих формулировок и постулатов, создает стройные
системы, понятные другим. В ходе исследования он формирует образы или
искусственные модели человеческого сознания, которые, насколько это
возможно, соответствовали бы реальности. Хасидизм, с его принципиальным
отрицанием шаблонов и формализма там, где речь идет о человеческой душе,
никогда не стремился к систематизации собственных подходов, к обобщающим
определениям. Ни в одной из многочисленных книг по хасидизму мы не найдем
систематического анализа или цельного описания психики человека, нам
предлагают лишь отрывочные, но блестящие замечания. И хотя глубина прозрения
и сила этих откровений позволяют проникнуть в самую суть проблемы,
практически никогда не ставится цель создать всеобъемлющую модель. Даже
"Тания", наиболее последовательная и упорядоченная из книг по хасидизму,
занимающихся проблемами человеческой души, - лишь поначалу предстает
всеохватывающей системой, но при более внимательном изучении и она
оказывается сборником различных сентенций и ответов на вопросы личного
характера (об этом, впрочем, говорится в предисловии автора).
На первый взгляд, эти более чем существенные различия делают нелепым
любое сравнение психоанализа и хасидизма. Поскольку у них нет точек
соприкосновения, их сопоставление лишено смысла, как и во всех случаях,
когда сравнивают несовместимые понятия (например, <тьма> и
<сладость>). Но, тем не менее, можно постараться найти способ
взаимодействия даже для столь несходных систем, используя одну из них в
качестве основной, а вторую - вспомогательной. Подобное сочетание позволило
бы раскрыть множество полезных и неожиданных свойств в каждой из них.
Если избрать психоанализ в качестве основного инструмента познания
человеческой личности, то хасидизм представит дополнительные возможности для
осмысления и анализа, позволит по-новому оценить научные открытия и
наблюдения. Возможен и другой вариант: избрать в качестве основы хасидизм,
позаимствовав у психоанализа его терминологию и методы исследования.
На сегодняшний день существуют множество книг по хасидизму, посвященных
самым разнообразным темам: толкованию Священного Писания, практическому
законодательству, миссии человека в мире, его душе, поведению и т.д. Однако
до сих пор, должно быть, в силу существующего предубеждения, ни одна из них
не использовала возможности, которые предоставляет психоанализ.
Бессознательное
Исходной посылкой психоанализа явилось, безусловно, признание
формирующей роли бессознательного в становлении личности. Положение,
согласно которому в душе человека протекают различные психические процессы,
которые, являясь неосознанными, тем не менее, оказывают влияние на его
развитие, стало фундаментальным для всех школ психоанализа.
И до Фрейда людям в принципе было известно о существовании
бессознательного. Хасидские источники также свидетельствуют о том, что в
душе человека протекают бессознательные процессы. Многочисленные
разрозненные высказывания по этому поводу выдержаны в характерной для
хасидизма манере: с одной стороны, их отличает предельная глубина и ясность
мысли, а с другой - отсутствие стремления свести эти идеи в упорядоченную
систему.
Приведем пример. В книге <Брейшит> Авраhаму и Саре возвещают о
предстоящем, несмотря на их преклонный возраст, рождении сына. Реакция Сары
такова: <И рассмеялась Сара про себя...> (18:12). Впоследствии, когда
Творец порицает ее за маловерие, она утверждает: <...Не смеялась я...>
(там же, 18:15). Могла ли Сара, будучи праведницей, солгать Творцу? Гурский
Ребе, автор книги <Сфат-эмет>, объясняет слова <про себя>
следующим образом: Сара смеялась, сама того не осознавая.
Информация о бессознательном не ограничивается в хасидизме, и в
иудаизме вообще, несколькими отрывочными сведениями. Однако, не прибегая к
применяемым в психоанализе методологии и терминам, мы не смогли бы создать
цельную картину. Значимость такого заимствования для хасидизма неоспорима:
возможность использования <одолженного> у научных дисциплин системного
подхода позволяет, обобщив выработанные идеи и концепции, создать цельную
картину человеческого сознания.
Еврейское законодательство подразделяет нарушения закона на три
категории, каждая из которых предполагает иной уровень ответственности
человека:
задон - сознательное преступление, совершенное со злым умыслом и с
пониманием меры своей ответственности за него;
шгага - неумышленный проступок, допущенный по невнимательности, по
забывчивости или по ошибке;
онес - прегрешение, совершенное по принуждению со стороны людей или
обстоятельств.
По закону человек несет полную ответственность только за умышленный,
преднамеренный грех, и освобожден от наказания за грех, совершенный по
принуждению. Что касается неумышленного греха, то подход к нему
амбивалентен: несмотря на то, что человек не предстает за него перед судом,
он, тем не менее, принести искупительную жертву и раскаяться в содеянном.
Признавая разницу между умышленным и непреднамеренным преступлением,
еврейский закон утверждает, что забывчивость или невнимание не являются
абсолютным оправданием. Обязательность жертвоприношения и раскаяния
свидетельствует о том, что некий уровень ответственности существует даже в
том случае, когда грех совершен неумышленно и человек не собирался
противопоставлять свое желание воле Творца. Наиболее полное объяснение этому
подходу возможно с помощью терминологии и понятий, выработанных
психоанализом.
Итак, непреднамеренное нарушение закона совершается без участия
рассудка. Вместе с тем человек несет за него определенную ответственность,
поскольку некий уровень разума (на языке психоанализа -
<бессознательное>) продолжает функционировать и при невнимательности
или забывчивости. И хотя подсознание неподсудно, человек должен оправдаться
перед Творцом, поскольку неумышленный грех является своего рода индикатором
подспудных стремлений его души. По этому поводу мидраш говорит:
<Совершивший непреднамеренный грех должен сокрушаться не о нем, а о тех
грехах, которые он повлечет за собой>. Иначе говоря, проступок такого
рода становится выражением подлинных наклонностей человека, свидетельствует
о его внутреннем несовершенстве.
Хасидские источники дают развернутую картину человеческой личности, во
многом совпадающую с фрейдистской концепцией конфликта сознательного и
бессознательного.
<Тания> рассматривает человека как совокупность разных <Я>,
проводя четкое разделение между подлинным <Я> человека и прочими
аспектами его сознания. Конфликты внутри этого <Я> происходят
преимущественно на уровне подсознания, именно они и определяют ход
человеческой жизни Однако, в соответствии с <Танией>, бессознательное
не столь гомогенно, как, например, у Фрейда или Адлера. Эта книга предлагает
рассматривать бессознательное еще и как арену столкновения интересов
животной души, низменной составляющей человеческой натуры, и души
Б-жественной, возвышенной. В соответствии с этим человеческая личность
предстает как равнодействующая этих двух начал или, если воспользоваться
классификацией <Тании>, - двух душ. С другой стороны, сознание - это
внешнее проявление неконтролируемых процессов, происходящих в самых
глубинных пластах личности.
Сознание метафорически описано в <Тании> как <малый город>,
за безраздельную власть над которым <подсознание> и <высшее Я>
(супер-эго) ведут постоянную борьбу. С предельной ясностью сформулирована
идея о несовпадении подлинной сути человека с тем, каким он предстает в
реальной жизни и осознается самим собой. Психологический образ, впервые
выведенный <Танией>, - бейнони, <средний человек>. На уровне
внешних проявлений, включающем также деятельность сознания, бейнони всецело
<положителен>. Но его истинный облик, его <Я>, является той
частью души, которая не проявляет себя даже на уровне самосознания.
Разумеется, от самого бейнони его бессознательное скрыто не полностью, так
или иначе проявляя себя. Более того, даже у праведника, еще не достигшего
совершенства, в глубине души присутствует животное начало, оказывающее на
него влияние.
В качестве доказательства тезиса о том, что человек, не достигший
совершенства, подвержен влиянию зла, автор <Тании> приводит несколько
аргументов. Один из них - сны. О том, что сновидения, по крайней мере,
некоторые из них, являются выражением сокровенных человеческих желаний, было
известно еще в глубокой древности. Примером может послужить цитата из
Танаха: <И будет так: как снится голодному, что он ест, но пробуждается -
и вот, пуста душа его; как снится жаждущему, что он пьет, но пробуждается -
и вот, томится он, и душа его жаждет...> (Йешаягу, 29:8).
Но хасидизм дает более четкое описание этого явления. Как сказано выше,
сновидение приводится в качестве доказательства стремлений, которые могут
быть скрыты от самого человека. Приведем такую цитату из гл. 3 книги
<Цидкат hа-цадик>: <Даже на ложе своем знает человек, пред Кем
лежит... Хотя постичь это гораздо сложнее, чем в состоянии бодрствования. И
слышал я комментарий слов Торы: "И увидел Яаков во сне..." (<Брейшит>,
28:12), гласящий, что по снам познается человек и уровень его. <И вот
Всевышний стоит над ним...> там же, 28:13) - при том, что Яаков ничего
для этого не предпринимал, он просто спал. И лишь некоторые праведники
достигли этого высокого уровня>.Суть подсознательного
В рамках своей теории Фрейд не проводит различия между понятиями
<бессознательное> и <подсознание>; в соответствии с этой точкой
зрения, бессознательное является вместилищем всего низменного и порочного
(согласно критериям иудаизма) в человеке. Хасидизм, признавая существование
такой сферы, делит ее на два уровня.
Первый из них - <сверхсознание> - уровень высшей духовности,
свойственной каждому человеку, независимо от того, сознает он это или нет.
Оптимизм <Тании> в отношении возможностей человеческой личности в
значительной части основан на признании существования <коллективного
бессознательного> еврейского народа. Вне зависимости от самооценки
индивидуума, в критические моменты оно пробуждается и влияет на него, иногда
побуждая к подлинно революционным изменениям как в самой личности, так и в
ее поведенческих реакциях. Второй из них - собственно подсознание; исследуя
его, хасидизм в первую очередь интересуется первичными импульсами и
инстинктами.
Однако, как говорилось выше, отличительным свойством учения хасидизма
(это верно и для той его части, которая занимается структурными
исследованиями души) является отсутствие систематичности. Эмпирическая
природа его открытий и в этой области, как и во многих других, бросается в
глаза. И как следствие, в рамках хасидизма не может возникнуть и развиться
теория, которая, будучи сведена к одной ключевой формуле, обобщила бы все
сделанные наблюдения и открытия в области человеческой души. Однако, с точки
зрения хасидизма, первичных импульсов, лежащих в основе всего многообразия
чувственно-эмоциональной сферы, совсем немного: половое влечение и
себялюбие.
Оценку полового влечения как основного инстинкта, оказывающего влияние
на формирование всей личности, мы находим уже в изречениях мудрецов Талмуда.
Они не только установили то, что нет человека, который был бы выше
подозрений в этой области (подобный подход иудаизма уникален), но и более
того: в любом месте, где упоминается грех безо всяких дополнительных
определений, подразумевается именно грех, вызванный половым влечением.
Подобный подход нашел еще более глубокое выражение в хасидизме.
Хасидские авторитеты не только занимались исследованием происхождения этой
страсти и сопровождающих ее психологических феноменов, но и придавали ей
первостепенное значение, рассматривая все остальные влечения как ее
порождения. Например, раби Нахман из Браслава называл ее <основной
страстью>, поскольку, по его мнению, она включает в себя все остальные.
Браславский хасидизм рассматривает половое влечение в качестве основы всех
человеческих чувств. <Это основная страсть в человеке, охватывающая его
всецело, поскольку ею и создается человек>, - сказано в одной из его
книг.
Это свойство человеческой психики, которое на языке психоанализа
называется <либидо>, является первоосновой всего Творения, в терминах
хасидизма - онег, <стремление к наслаждению>, - несмотря на всю
неочевидность подобной параллели. Если рассматривать структуру души
изолированно, источником и основой всего - и чувств, и разума, и даже силы
желания, которое выше разума, - является именно стремление к наслаждению,
самодостаточное и ничем не обусловленное. Однако в хасидизме это свойство не
является специфически соотносимым только со строением человеческой души,
являясь сущностью и первоосновой всего мироздания.
Хасидизм различает еще одну скрытую, полностью или частично, сторону
человеческой натуры, свойственную каждому. Ее возникновение обусловлено
ощущением ценности собственной личности, стремлением <Я>
распространиться за существующие рамки, то, что в хасидизме определяется как
Малхут <стремление царствовать>, воля к власти.
Это чувство может иметь и множество негативных проявлений: гордыня,
высокомерие, эгоцентризм и т.д. Однако, как и стремление к наслаждению
(первичным выражением которого является половое влечение), воля к власти,
Малхут, с точки зрения хасидизма, является всеобъемлющей, космической силой,
оказывающей свое влияние на всех уровнях мироздания, от высочайших до самых
низших. Она отождествляется с неискоренимым желанием души (и всего мира) к
самореализации. Это может принимать самые разнообразные формы, в том числе и
деформирующие реальность, - гордыня, например, это не что иное, как
гипертрофированная самооценка. Или, как наиболее явное выражение того же
желания-стремления личности распространиться за существующие рамки (тем
сильнее действующего на человека, чем более оно сокрыто от него), - эгоизм,
приводящий в его крайних проявлениях к ненависти, ревности и соперничеству.
Все эти проблемы возникают, в соответствии с учением хасидизма, из
неспособности человека удержаться в отведенных ему пределах, и, как
следствие, перешагнув через грань, он вторгается на чужую территорию и
вредит окружающим.
Исправление изъянов души
Хасидизм ни в коей мере не является умозрительным теоретизированием -
практически во всех областях, которые он затрагивает, его целью является
исправление ситуации. И поэтому, исследуя проблемы человеческой души, он
озабочен не столько созданием стройной системы, сколько исправлением изъянов
личности, усиления и развития ее положительных сторон.
Практически единственный способ освободиться от власти зла над душой,
существовавший в древности, заключался в максимальном подавлении, всеми
возможными способами, всех негативных сил, в сокрушении страсти и
вожделения. Наиболее радикальное средство для этого - изнурение тела. Посты,
аскетизм и остальные виды самоистязания рассматривались не только как кара
за грех (способствующая покаянию и очищению), но как способ ослабления плоти
и вместе с ней - ее страстей и дурных наклонностей. Хасидизм оказывал мощное
противодействие этой практике аскетизма, настаивая на том, что она не только
неэффективна, но и вредна, и отрицал сам подход, при котором тело
рассматривается как нечто ненавистное, господствовавший у моралистов того
времени. Основной хасидский аргумент гласил, что теория аскетизма вообще не
достигает поставленных целей, поскольку все насильственные попытки
преодолеть вожделение только загоняют его в глубину души.
Хасидский подход, напротив, характеризуется стремлением не разрушать, а
возвысить реалии этого мира, включая материальные его аспекты. Предлагается
совершенно иной путь решения проблемы освобождения человека от унизительной
подчиненности плотским желаниям: сублимация. Фундаментом этики хасидизма
является утверждение, что вещи и явления не могут быть хороши или плохи сами
по себе, а становятся таковыми в зависимости от наших намерений. В основе
своей человеческие устремления амбивалентны, и задача каждого - повернуть их
к добру, направить в положительную сторону. Разница между добром и злом в
человеке - лишь вопрос намерений и целей. В соответствии с этим подходом сам
факт наличия у человека сильных страстей свидетельствует о его потенциале
Служения.
Было сформулировано множество конкретных предложений, как сублимировать
различные склонности и страсти человеческой души. Но и здесь, как и во
многих других темах, поднимаемых хасидизмом, отсутствует цельная система, а
контуры проблем (которые никто так и не удосужился свести воедино) и
основные способы их решения лишь обозначены.
Так или иначе, один из наиболее эффективных способов исправления души,
предлагаемых книгами по хасидизму, - излить ее перед мудрецом. Для этого
хасид идет к своему Ребе и рассказывает ему обо всех своих проблемах и
горестях. Советы и наставления Ребе при этом - предмет для отдельного
разговора. Но эта практика является одной из самых действенных для
исправления, излечения <больной души>. Аналогия с практикой
психоанализа несомненна. Необходимо отметить, что подобное излияние души ни
в коем случае не религиозная церемония или обряд и не покаяние в грехах, а
практический самоанализ душевных проблем перед раввином с целью получения
конкретных рекомендаций.
Сочетание - его поучение и польза
Даже при беглом сравнении хасидизма и психоанализа легко увидеть
разницу между их исходными принципами, методами и системами. Их
сопоставление не дает оснований утверждать, что психоанализ - лишь один из
способов практического применения хасидских идей или что Фрейд не являлся
автором этой теории. Слишком велика разница между отдельными советами,
разрозненными идеями и мировоззренческими установками с одной стороны и
единой стройной системой - с другой. На каких бы ложных посылках последняя
ни основывалась, ею гораздо легче пользоваться. Но даже обзорное
сопоставление позволяет сделать некоторые выводы. Странно то, что при
наличии многих общих исходных точек выводы, к которым приходят хасидизм и
психоанализ, практически полностью противоречат друг другу. Причиной
является несовпадение их исходных посылок.
Подход психоанализа по сути своей нерелигиозен и материалистичен.
Поэтому в качестве первоосновы он принимает животно-материальную сторону
человеческой души. Поскольку именно эта часть души для него первична, то
весь последующий ход рассуждений сводится к созданию схемы, основанной на
примате страстей (что порождает философию психоанализа, или, по крайней
мере, попытку философского осмысления действительности, при которой под все
многообразие мира тщатся подвести этот фундамент). И поэтому психоанализ
стремится высвободить подсознание без признания необходимости сублимации.
Хасидизм, напротив, подходит к реальности с совершенно другой стороны.
И поскольку он достаточно хорошо знаком как с наличием бессознательного, так
и со всем тем, что составляет его, как позитивным, так и негативным (ведь
уже в самой Торе сказано, что <...стремление ко злу в сердце человека с
юности его...>; <Брейшит>, 8:21), само собой разумеется, что он
исповедует идею обуздания природных склонностей и обращения их к добру.
Однако, адекватно воспринимая действительность и учитывая наличие
страстей и инстинктов, хасидизм не сводит к ним человеческую личность. Путем
сублимации он пытается поднять человека на более высокий уровень сознания.
Можно сказать и так: цель хасидизма - объединить сверхсознательное и
бессознательное в человеке.
Проведенный нами анализ позволяет увидеть действенность теории
хасидизма в ее подходе к оценке добра и зла, к целям и задачам, которые
ставит перед собой человек в реализации естественных инстинктов и
склонностей. Принципиальное различие между хасидизмом и психоанализом,
выявленное нами, со,стоит в оценке не того, что заложено в личности, в ее
способности управлять своими природными склонностями и в оценке
целесообразности этого. Подход хасидизма дает возможность на практике самим
изменением цели обратить зло в добро. И чтобы добиться этого, можно
воспользоваться практикой и методами психоанализа, используя все их
многообразие, все богатство, накопленное ими, несмотря на противоречия,
заложенные в подходах. Поскольку психоанализ, если сбросить с него
псевдофилософскую шелуху, предлагает практические пути, технику и методику
для достижения задач, которые ставит перед собой учение хасидизма, исходящее
из совершенно противоположных мировоззренческих концепций в попытке поднять
низкое и возвысить его.
СПИСОК ИЗДАНИЙ ИНСТИТУТА ИЗУЧЕНИЯ ИУДАИЗМА В СНГ
Штейнзальц А. ВВЕДЕНИЕ В ТАЛМУД.
Иерусалим - Москва, 1993, 384 с.ВАВИЛОНСКИЙ ТАЛМУД, ТРАКТАТ БАВА МЕЦИА, гл. 1.
Комментарии р. А. Штейнзальца. Иерусалим - Москва, 1995, 346 с.ВАВИЛОНСКИЙ ТАЛМУД, ТРАКТАТ ТААНИТ.
Комментарии р. А. Штейнзальца. Иерусалим - Москва, 1998, 338 с.ВАВИЛОНСКИЙ ТАЛМУД - АНТОЛОГИЯ АГАДЫ (в двух томах)
Иерусалим - Москва, 2000.Штейнзальц А. РОЗА О ТРИНАДЦАТИ ЛЕПЕСТКАХ. М., 1995, 180 с.
Штейнзальц А. БИБЛЕЙСКИЕ ОБРАЗЫ. М., 1998, 222 с.
Штейнзальц А. МУДРЕЦЫ ТАЛМУДА. М., 1996, 176 с.
Штейнзальц А. ТВОРЯЩЕЕ СЛОВО. М., 1996, 224 с.
Штейнзальц А., Функенштейн А. СОЦИОЛОГИЯ НЕВЕЖЕСТВА. М., 1997, 176 с.
"<РАССКАЗЫ О НЕОБЫЧАЙНОМ> РАБИ НАХМАНА ИЗ БРАСЛАВА." Иерусалим -
Москва, 2000, 320 с.ЖУРНАЛ <ОТЦЫ И ДЕТИ>.
СЕРИЯ БРОШЮР <БЕСЕДЫ С РАВВИНОМ>
Шнайдер И. ВОЗВРАЩЕНИЕ В СИОН. М., 1996, 152 с.
<БЕ-ЦАВТА. ЕВРЕЙСКИЙ КАЛЕНДАРЬ>. М., 1996, 260с.
<ЛИМУДИМ ПРОГРАММА ИЗУЧЕНИЯ ЕВРЕЙСКИХ ИСТОЧНИКОВ>.
<МЕКОР ХАИМ>
<УРОКИ ТРАДИЦИИ. ПЕСАХ>. М., 1999, 48 с.
<УРОКИ ТРАДИЦИИ. ПРАЗДНИКИ МЕСЯЦА ТИШРЕЙ>. Иерусалим Москва,
1999, 74 с.Двухполосные ламинированные издания.
<ИЗКОР>
<КАДИШ>
<СВЕТ ХАНУКИ>Скоро выйдут в свет.
Штейнзальц А. ПЕРСПЕКТИВА.
Штейнзальц А. О ВОСПИТАНИИ
Штейнзальц А. ВРАТА ТАЛМУДА.
Палант Д. ТАЙНЫ ЕВРЕЙСКОГО АЛФАВИТА
р. Н.-3. Рапопорт, Б. Камянов (Авни). <ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ>