Комментарий к рассказу
"Мудрец и простак"Эта история отличается от других пространных историй тем, что ее
центральный мотив не окутан покрывалом аллегорий и символов. Он прост и ясен
от начала до конца. Вместе с тем повествование насыщено символами и
намеками, чей смысл необходим для его понимания и важен для уяснения ряда
исторических и иных аллюзий, к которым прибегает автор.
Тема простоты и наивности вообще занимает видное место в философии раби
Нахмана. В истории "Мудрец и простак" автор облекает свою концепцию в
литературную форму, однако в других сочинениях, а в особенности - в беседах
со своими последователями, он предстает рьяным проповедником простой веры и
преданности Б-гу, бесхитростной и не замутненной "мудрствованиями".
Раби Нахман различал два жизненных пути: путь простоты и путь
интеллектуального постижения. Из его сочинений явствует, что он понимал суть
обоих, видел препятствия и ловушки, расставленные на каждом из них. И при
всем том раби Нахман, не колеблясь, отдавал предпочтение простосердечию и
бесхитростности, несмотря на все трудности и проблемы, сопряженные с
подобным выбором.
Многозначность понятия хохма ("мудрость") на иврите немало запутывает
дело, ибо включает способность к пониманию и разумению, глубокие знания,
почерпнутые в различных сферах, а также духовный дар выдающейся
интеллектуальной мощи. Похоже, что раби Нахман готов отказаться от мудрости
во всех смыслах, чтобы избежать опасностей, таящихся в ней.
Основной конфликт в истории о мудреце и простаке - не
противопоставление знания и невежества. Это конфликт между двумя сторонами
души, двумя склонностями - потребностью доискиваться до корня и сути всех
вещей и способностью принимать их такими, какие они есть. Раби Нахман
идентифицирует мудрость с интеллектуальным беспокойством, с духом
исследования, побуждающим к сопоставлениям, к обнаружению причин и корней.
Он убежден, что подобная мудрость чревата саморазрушением и губительна для
своего обладателя, ибо увлекает его в пропасть скептицизма, откуда нет
возврата (см. "Ликутей-Маhаран", "И пришел к фараону..."). Страсть к
интеллектуальному постижению обкрадывает человека, лишая его способности
наслаждаться жизнью и чувствовать себя счастливым, и в конце концов приводит
к вероотступничеству. Раби Нахман говорил: "Амалек был философом и ученым"
("Ликутей-Маhаран", 19; Амалек в еврейской традиции является носителем
абсолютного зла, не способным к раскаянию. - Прим. пер.). Он не был
единственным, кто придерживался подобной точки зрения. Ее разделял, в
частности, двоюродный брат раби Нахмана раби Шнеур-Залман из Ляд, основатель
хасидского движения Хабад. Ему принадлежит изречение: <Гиматрия (числовое
значение) слова "Амалек" та же, что у слова софек "сомнение">.
По этой причине раби Нахман был сторонником другого пути: пути
бесхитростного служения и непосредственного восприятия вещей и событий в их
простом смысле. Он проповедовал необходимость простой веры, добрых дел и
изучения Торы без рефлексии и сомнений, путь, при котором изучающий не ищет
в ней скрытые смыслы, неявные ассоциации и не дает оценок. Понятно, что это
означает отказ от многих позитивных достижений и ценностей. Однако раби
Нахман полагал, что безграничная доверчивость все же лучше скептицизма,
отрицающего вместе с заблуждениями и истину. У него не было ни малейших
сомнений в том, что именно такой путь должен избрать каждый. Правда, он не
исключал того, что, достигнув совершенной целостности и простоты, человек
вправе продолжить поиск по ту сторону наивной веры (см. об этом его статью
"И пришел к фараону...", а также эту историю). Однако начинать надо именно с
простоты, и здесь не может быть компромиссов. И здесь раби Нахман со всей
категоричностью следует словам псалма: "И я невеждой [был] и не понял,
скотом был я пред Тобой. А я всегда с Тобой, Ты держишь меня за правую руку
мою" ("Теhилим" - "Псалмы", 73:22, 23).
При всем том, хотя именно простак является положительным героем
истории, его образ достаточно стереотипен, тогда как образ мудреца
отличается глубиной и жизненностью изображения. Наделенный способностью к
постижению и тонкостью чувств, мудрец поднимается по ступеням мудрости.
Вопреки авторской иронии и даже, в известной мере, враждебности, нетрудно
заметить, что мудрец ближе автору, чем простак. Муки и боль первого знакомы
ему не понаслышке, чувствуется, что раби Нахман сам пережил их.
В истории "Мудрец и простак" раби Нахман выразил не только свое
отношение к двум путям духовного развития, но - хотя и неявно, в
символической форме - и свою точку зрения на соответствующие тенденции в
иудаизме. Пожалуй, он был единственным мыслителем нового времени,
осмелившимся открыто критиковать еврейских философов-рационалистов, чей
авторитет считался непререкаемым. Более того, он отрицал всю еврейскую
философию в целом, не ограничиваясь отдельными ее течениями. Сказочный
мудрец, начинавший как философ-рационалист, кончил полным отступничеством, и
это не было случайностью, ибо раби Нахман утверждал, что к такому итогу
закономерно приводит всякая философия. Подобная участь - завуалированный или
явный отход от веры - постигла всех, кто пытался рассматривать иудаизм с
философских позиций. Два домовладельца, родители мудреца и простака,
символизируют в истории два главных течения в иудаизме. Оба богаты, оба
владеют "большими домами", т.е. великим духовным и интеллектуальным
наследием еврейской традиции, передаваемым из поколения в поколение (ср.
"...создал Он им дома"; "Шмот", 1:21, и комментарии к этому месту: "дома" -
священничество и царство). В каждом доме рождаются сыновья, воспринимающие
традицию отцов и становящиеся ее носителями, - и так из рода в род. Два
таких сына избраны раби Нахманом в качестве главных героев его рассказа. Они
отличаются друг от друга своим душевным устройством; каждый черпает душевные
силы из собственного источника. Раби Нахман подчеркивает, что простодушная
доверчивость простака вовсе не синоним глупости. Это особенно важно
отметить, поскольку в хасидизме глупость рассматривается не как врожденный
порок, а как приобретенное уродство, граничащее с грехом. Простота - даже
такая поистине безграничная, какой в истории наделен простак, - отличается
от глупости прежде всего тем, что сознает себя, свои границы. Простак
понимает свою наивность, признает ограниченность своего разума и знает, что
он не мудрец. Глупец же, напротив, не сознает своей ограниченности. Глупость
его потому и бросается в глаза, что он считает себя мудрецом.
Но существуют и более глубокие различия. Простоту отличает наивность
восприятия, незамысловатое, примитивное понимание вещей. Однако в подобном
восприятии отсутствует искажение, простота защищает его от фальсификации.
Вера простака и его восприятие мира наивны, но совсем не обязательно
ошибочны. Глупость же, напротив, всегда искривление истины, запутывание и
искажение вещей. Недаром сказали мудрецы: "Всякий гордец глуп". Глупость не
тождественна непониманию и тем более неведению, ибо сведущий и весьма
образованный человек может, тем не менее, оставаться глупцом. Глупость
искажает и калечит предметы, подгоняя их под свои ограниченные мерки и
ущербные представления. В каком-то смысле, чем больше учится и
совершенствуется глупец, тем сильнее становится его способность искажать
реальность и уродовать факты. Корень глупости - несоответствие представлений
истине, которую глупец игнорирует или не ведает о ней.
Два сына любят друг друга. Это чувство, конечно, необходимо для
сюжетной связи, на которой держится повествование, однако такая странная
дружба встречается и в жизни. Два антипода тянутся один к другому, хотя, в
сущности, не способны на взаимное понимание. Психологическое объяснение
этого феномена в том, что антиподы в определенной мере дополняют друг друга.
В истории о простаке и мудреце их дружба имеет и более глубокий подтекст:
оба они, каждый в своем роде, - незаурядные представители своей школы:
выдающийся мудрец и редкостный простак. Оба выделяются своей незаурядностью
среди окружающей посредственности.
Можно сказать, что перед мудрецом и простаком стоят одни и те же
проблемы, и - отдают они себе отчет в этом или нет - их сближает общая
чувствительность к этим проблемам. Это так, несмотря на то, что способ их
решения у каждого свой, и эти способы противоположны. Однако в отличие от
массы людей, никак не ощущающих этих проблем и не желающих решать их, оба
стоят рядом.
Дома
Сыновья, выросшие в двух великих домах, символизирующих еврейское
духовное достояние, сохраняемое традицией и передаваемое из рода в род,
видят, как дома их начинают оскудевать. Раби Нахман предвидел кризис
традиционных форм иудаизма и предсказал его трагедию в нескольких историях,
где отцы разоряются или умирают, ничего не оставив сыновьям. Впрочем,
духовное оскудение и деградация не обязательно присущи каким-то определенным
эпохам. В любое время два выведенных раби Нахманом типа - мудрец и простак -
переживают сомнения и колебания в своем отношении к еврейскому наследию. Они
видят духовное обеднение иудаизма и считают это трагедией.
Деградация выражается в измельчании от поколения к поколению
мыслителей, общественных деятелей, праведников и вождей еврейского народа. В
истории "Мудрец и простак" домовладельцы полностью разоряются и могут
завещать своим сыновьям только сами дома. Пустые дома символизируют
формально сохранившуюся традицию, в которой не осталось ничего, способного
утолить духовную жажду. Правда, стены крепки и надежны и дома могли бы
послужить роскошным жилищем тому, кто возвратит им утраченное содержимое.
Когда сыновья достигают той степени зрелости и полноты самосознания, которая
предполагает способность нести ответственность за свое будущее, отцы и главы
домов открывают им, что "дома" переживают тяжелый кризис. Отныне каждому
предстоит самому прокладывать путь, рассчитывая на собственные силы.
Путь мудреца
Пока простак, о котором речь пойдет в будущем, остается поблизости от
родного дома, занявшись нехитрым и малопочетным ремеслом, - оскудение дома
мало что для него изменило, разве что обрекло на лишения и насмешки, -
мудрец отправляется в путь. Его толкает разочарование в полученном от отца
наследстве, пустом доме, и он решает отправиться на поиски лучшей жизни. Его
путь характерен для самоучек всех времен. Дома он ощущает давящую атмосферу
провинциальности и решает покинуть убогое местечко, чтобы в мире открытых
возможностей найти себе достойное занятие, приносящее удовлетворение и
почет.
Важно отметить, что мудрец вовсе не восстает против наследия отцов. Он
покидает родной дом отнюдь не потому, что испытывает отвращение к
унаследованной традиции. Более того, отправиться на поиски его побуждает
отец, признавшись в своей нищете и беспомощности. И потому, когда мудрец
покидает отчий кров, в этом нет и намека на желание порвать с ним и никогда
более не возвращаться. Отправляясь в большой мир, он рассчитывает вернуться.
Как многие любители приключений, ведомые любознательностью и жаждой
успеха, мудрец принимается за первую же случайную работу. Она
подворачивается ему тотчас по выходе из родного местечка на тракт, ведущий в
столичный город Варшаву. Нанявшись в услужение, он преуспевает благодаря
своей сметливости и удачливости - качествам, постоянно сопутствующим ему в
дальнейшем. Успех позволяет мудрецу оставаться при своей должности сколько
он пожелает. Однако в оживленной столице пробуждается другое свойство
характера, которому отныне суждено предопределять его судьбу, - постоянное
беспокойство в сочетании с безудержным любопытством. Ему непременно надо
узнать, хороши ли люди, с которыми он прибыл в Варшаву, и существует ли
служба приличнее, чем у него. Этот малозаметный штрих выдает его натуру. Он
постоянно что-то выведывает и высматривает, и даже когда выясняется, что
купцы - его хозяева - достойные и добродетельные люди, мудрец все же решает
оставить должность слуги, ибо в ней есть нечто недостойное. К тому же он
может рассчитывать на службу получше. С этого начинается полный мучений путь
человека, которому ненасытная любознательность и жажда перемен не позволяют
удовлетвориться достигнутым. Вечные поиски лучшего бросают мудреца с места
на место.
Сперва он решает стать рассыльным в лавке. Его прельщает нарядная
ливрея рассыльного. И тут ему приходится впервые испытать пчелиный укус
разочарования. Судьба еще не раз будет вонзать в него свое издевательское
жало. Дело в том, что мудреца очаровывает мишура, внешний блеск, за которым
скрывается пустота. Однако даже для приобретения нарядной одежды необходимо
изрядно потрудиться, и возвышение происходит медленно, ступень за ступенью.
И вот, поскольку служба рассыльного оказывается отнюдь не легкой и не
способна его обеспечить, мудрец, "будучи философом и умницей", опять решает
поискать что-нибудь получше. Раби Нахман даже не пытается скрыть
издевательскую усмешку, которая появляется на его губах всякий раз, когда
речь заходит о талантах и честолюбивых претензиях мудреца, о его
"философских" доводах и рассуждениях. Хотя философ стоит лишь в начале пути,
образ его мысли уже достаточно определился, чтобы разглядеть принципиальное
отличие мудреца от простака. Мудрец отказывается принимать вещи такими, как
они есть и стремится заглянуть в глубь явлений. Мудрец остается прагматиком:
до поры до времени его житейская мечта проста - обзавестись семьей. Однако,
придя к выводу, что жениться ему рановато, мудрец ставит перед собой
промежуточную цель насытить глаза созерцанием мира. Им движут любопытство и
жажда знаний - главная его страсть. Эта страсть гонит юношу с места на
место, лишает чувства удовлетворенности достигнутым, мешает наслаждаться
скромным человеческим счастьем, в отличие от простака. Мудрец отправляется в
дальние страны, чтобы снискать дополнительную мудрость, обогатиться новыми
знаниями. Не будем забывать, что ход его мысли вращается вокруг оси
сравнительного анализа. Установление иерархии сущностей - важный момент его
философии. Эта особенность мудреца еще будет подчеркнута. Мудрец стремится
сравнивать, сопоставлять одно с другим и все со всем. Путешествуя по городам
и странам, он получает обильную пищу для своих сравнений и выводов. Каковы
бы ни были эти выводы, именно они побуждают его к полному пересмотру
изначальной системы религиозных ценностей и понятий.
Мудрец остается прагматиком, он по-прежнему ищет себе достойное занятие
и вначале останавливает свой выбор на искусстве золотых дел мастера. В этом
выборе заключена неявная насмешка над его философией, ведь мудреца снова,
как и в предыдущий раз, привлекла блестящая видимость - на сей раз не
хозяйской ливреи, а чужих драгоценностей. Ремесло золотых дел мастера
требует мудрости и причастно к роскоши и богатству - и то, и другое
притягивает мудреца. Ему удается в кратчайший срок овладеть секретами
мастерства и превзойти своих учителей. Быть может, в словах о молниеносных
успехах юноши скрывается немалая толика авторской иронии. Но даже если мы
примем его успехи за чистую монету, это не изменит смысла происходящего.
Второе ремесло, изученное мудрецом, осеняет мастера еще более ярким блеском
- мудрец становится ювелиром. Однако мудрости свойственно предвидение, а оно
порождает страх перед будущим. Решив обезопасить себя от превратностей моды,
мудрец берется за изучение такого ремесла, которое никогда не будет в
пренебрежении у людей - он изучает медицину. Разумеется, искусство врача
дается ему с той же легкостью, что и все остальные. Овладев им, мудрец
достигает совершенной мудрости. Ее дают жизненный опыт, приобретенные
ремесла, изученные науки и познания в медицине.
Мудрец - это человек, стремящийся достичь веры путем исследований и
философских построений. Такой человек должен много путешествовать - причем
неважно, о каких путешествиях идет речь, из страны в страну или в мире
человеческой мысли, в мире книг. Мудрец сравнивает, сопоставляет,
выстраивает релятивистскую систему отношений. Он постигает, что все в мире
относительно. И хотя внешне он все еще верен своим корням и вроде бы не
оставил намерения завести семью, его преданность цели, как мы еще убедимся,
все больше ослабевает. Если взглянуть на сказанное выше несколько иначе, мы
увидим мудреца, который подходит к иудаизму и его проблемам с философских,
исследовательских позиций. Завершив дальнее плавание в море Талмуда и
еврейской литературы, он обращается к искусствам. Его духовный дар именуется
"мастерством золотых дел", ибо великая сила искусства позволяет мудрецу
отливать из золота духа прекрасные, совершенные образцы истолкований Торы, в
которой он открывает немало нового. Вторая профессия мудреца - огранка
драгоценных камней - также связана с одной из традиций иудаизма: традицией
иносказаний и притч. И на этом поприще изделия его рук выше всяких похвал.
И, наконец, мудрец становится врачом - целителем духа. Постигнув все эти
науки и искусства, мудрец становится мудрецом и в еврейском понимании -
учителем, раби, талмид-хахамом.
Первый кризис, переживаемый мудрецом, порожден гордыней. Его гордость
далека от претенциозности глупца, она питается сознанием своего
действительного превосходства над людьми. Это превосходство - причина
терзаний мудреца, ибо оно обрекает его на одиночество в мире. Таким образом,
выясняется, что мудрость таит в себе не только преимущества. Она имеет и
недостатки. С этого момента начинается отсчет горестного пути мудреца, ибо
"с умножением мудрости умножается скорбь".
Мудрость сама доставляет страдания своему обладателю, и к этим
страданиям прибавляются муки одиночества. Духовный мир мудреца
самодостаточен, но как бы он ни был велик, он все же неполон, ибо в нем нет
места другому. Мудрец изолирован от людей. Вопреки своей мудрости, несмотря
на то, что люди нуждаются в нем, он превращается в изгоя человеческого
общества, который не выносит людей и не может найти себе места среди них.
Мечта о возвращении в родное местечко - осколок его прежней личности, чудом
уцелевший с того времени, когда он еще не стал мудрецом. Но и эта мечта
теперь лишь усугубляет страдания.
Простак
Раби Нахман не пытается приукрасить своего героя или скрыть его
недостатки. Простодушие простака простирается до мыслимых пределов
наивности. Круглое невежество его также впечатляет. Несмотря на то, что он
осмотрительно выбрал ремесло сапожника, отнюдь не требующее гениальности,
даже на этом скромном поприще бедняга не может похвалиться достижениями.
Недостаток умения и сноровки не позволяет ему иметь приличный заработок, и
чтобы хоть как-то прокормиться, простак должен трудиться день и ночь. Даже
ест и пьет он, не прекращая работы.
Это напоминает извинения простодушного праведника за то, что он
посвящает служению Всевышнему всю свою жизнь, в то время как ученому
мудрецу, конечно, не приходится тратить на это много времени.
"Действительно, - говорит простак, - его труд легче моего, но мне-то в жизни
ничему такому не научиться". Даже то немногое, что дается простаку, он
приобретает ценой непрестанных усилий, трудясь день и ночь, ибо его
умственные способности ограничены. Потому-то и нет у него времени нормально
поесть, и он наспех перекусывает за работой. Это напоминает истории о многих
прославленных цадиках, в том числе и о самом Бааль-Шем-Тове, чей образ
иногда проглядывает за наивностью простака. Вечно занятые, поглощенные
служением, праведники часто забывали поесть, особенно Бешт, перехватывавший
кусок на лету, не отрываясь от своего дела - служения Всевышнему на всех
путях.
В простаке соединились несколько образов. Самый яркий и очевидный,
послуживший, как видно, прообразом, - это библейский патриарх Ханох, каким
он предстает в мидраше. За свою праведность Ханох, как известно, удостоился
при жизни уподобления ангелу и служения пред ликом Всевышнего. Об этом
рассказывают несколько известных мидрашей. Мидраш говорит, что Ханох
занимался сапожным ремеслом и за каждую пару пошитых сандалий благословлял
Всевышнего: "Благословенно славное имя царства Его во веки веков!" Простак
тоже тачает обувь. И хотя изделия его рук далеки от совершенства и весьма
неказисты, он вкладывает в них все старание, всю душу и тем вызывает
расположение и отклик Всевидящего. Простодушное и не слишком умелое служение
оказывается наивысшим. Именно благодаря этому простак удостаивается своей
должности царского "министра внутренних дел". (В оригинале игра слов: "ангел
служения" и "министр внутренних дел" не различаются по написанию. - Прим.
пер.).
В первую очередь следует обратить внимание на характерную черту
простака: он умеет радоваться - и радуется постоянно. Хасидизм усматривает в
радости неиссякаемый источник блага. Поэтому радость простака придает его
служению большую ценность. Если бы не она, тот давно бы отчаялся, занимаясь
изнурительным трудом, приносящим столь мизерную плату. Радость позволяет ему
существовать и наполняет его жизнь довольством. Простаку живется лучше всех
и уж конечно лучше, чем мудрецу. Он ест самую простую пищу, но она кажется
ему самой изысканной и дает повод для радости. Как тут не вспомнить слова
мудрецов: "Кто богат? Тот, кто доволен своим уделом". И поскольку простак
именно таков - нет никого богаче его. Он не только смакует хлеб так, как
другой смакует изысканные деликатесы, - простак и в самом деле чувствует в
нем вкус самых роскошных яств. Своим примером он иллюстрирует то положение,
что наслаждение жизнью зависит в первую очередь от самого человека. И если
человек умеет радоваться тому, что у него есть, жизнь и в самом деле одаряет
его всем лучшим, что имеет. Присутствует здесь и намек на ман - манну
небесную, чей вкус зависел от пристрастий едока, изменяясь в соответствии с
ними. Простак уподоблен тем, кто питался от щедрот Всевышнего, принимая свой
хлеб насущный прямо из Его рук.
Точно так же обстоит дело с одеждой. Поношенный полушубок заменяет
простаку целый гардероб, ибо ему этого достаточно. И что еще более важно
(как мы убедимся, это вообще главное свойство простака) - он не нуждается в
других для удовлетворения своих потребностей. Обо всех своих нуждах простак
в состоянии позаботиться сам и всегда довольствуется тем, что имеет.
Рассказ о простаке постоянно перекликается с историями о раби Йегуде,
одном из мудрецов Талмуда. У жены раби Йегуды также было только одно платье.
Один из ученых позднейшего времени замечает, что вопросы, затруднявшие раби
Йегуду, мудрецы следующих за ним поколений разрешили с легкостью. Раби
Йегуда, разуваясь перед молитвой, повторял: "Вот мы все вопим да вопим, а
нет никого, кто бы внимал нам". А смысл всего этого в том, что "Милосердный
ищет искренних" (см. трактаты "Брахот" и "Таанит").
По окончании работы сердце простака наполняется радостью и гордостью
творца, хотя автор, оставаясь верным правде, не забывает упомянуть, что
башмак, сшитый простаком, был треугольным. Но тот, вертя его в руках, прямо
лучился счастьем (см. "Ялкут Маhаран", 44. Там подробно говорится об
"излишнем копании" в том, действительно ли заповедь исполнена наилучшим
образом. Это, по мнению автора, происки "злого начала").
Здесь отразилась еще одна черта простака: его почти абсолютная
некритичность к себе и другим. Ведь критическое отношение зиждется на
сравнении, причем шкала ценности привнесена извне. В то же время простак -
совершенный интроверт, собственное содержание заполняет его целиком. И
потому для безмятежной радости и творческого удовлетворения ему довольно
сознания того, что труд завершен, башмак готов. Раби Нахман прозрачно
намекает на то, что в действительности речь идет о молитве.
Хотя ряд аспектов молитвы простака страдает серьезными изъянами, ему
самому она представляется совершенной. Он не замечает в ней никаких
недостатков, и потому ему нет нужды беспокоиться: самокопание так же чуждо
простаку, как и самокритика.
Жена пытается заронить в его душу зерно сомнения: если башмак
действительно так хорош, почему же мастеру платят вдвое меньше других
ремесленников? Однако сравнение ничего не говорит простаку: у них, мол, свои
дела, а у меня свои. Невозможно заставить его сравнивать. Ведь каждый
человек это целый мир, а разве можно измерить миры? Служение содержание
человеческой жизни в целом, и, само собой, каждый человек и плоды его труда
обладают собственной ценностью, несравнимой с другими.
Простак оценивает служение с точки зрения внутренней целесообразности:
что оно дает самому человеку? Пока работа приносит мастеру пользу, он может
существовать благодаря ей. Таким образом, основное позитивное содержание
работы в том, что она кормит, а все остальное не имеет значения. Каждая
пошитая пара башмаков приносит в дом деньги, и только это важно. Такая
оппозиция простака выражает его отношение к жизни: следует делать добрые
дела, не раздумывая, ибо они тотчас приносят награду, и не имеет никакого
смысла тратить время на размышления о том, где и как можно было бы
заработать побольше. Как сказано: "Если есть возможность исполнить заповедь
- не упусти ее".
Неудивительно, что такая колоритная личность как простак служит
постоянным объектом шуток и издевательств. Насмешники, глумящиеся над
простодушным праведником, часто фигурируют в наших источниках - в Танахе,
особенно в псалмах. Они видят в образе жизни, вере и простосердечии
праведника признаки умопомешательства (см. "Теhилим", 69 и др.).
Легковерие простака всякому бросается в глаза, и любой норовит провести
и обмануть его. Однако простак даже не пытается отнестись к тому, что ему
говорят, критически. (С нашей точки зрения подобная попытка перечеркнула бы
в нем простодушие.) Насмешники заверяют его, что на сей раз говорят всерьез,
и он охотно вступает в беседу, будто печальный опыт ничему его не научил.
Простак воистину беспредельно доверчив. Однако раби Нахман относится к
таким людям с большой симпатией. Он убежден, что человеку лучше верить во
все, что угодно, в том числе и в пустые бессмысленные вещи, чем вообще ни во
что не верить. Да, простак верит всему, что ему говорят, но он верит также и
в истину. И это - главное. Более того, недаром сказано, что "Г-сподь хранит
простодушных", ибо именно такой простак в конечном итоге удостоится
наибольшей близости ко Всевышнему. Так изначально устроен мир.
Некая критическая и даже обвиняющая нотка слышится в ответе простака
умникам, потешающимся над ним: быть умнее меня - невелика заслуга. Но если
ты, при всем своем уме, надо мной, дураком, смеешься, значит, ты сам неумен.
Простак понимает, что издевательства над ним выдают глупость насмешников,
которые немногим умнее него.
Мудрец и простак
Старые друзья встречаются вновь, но отношения между ними, разумеется,
не могут оставаться прежними. Простак испытывает огромное уважение к другу,
которое, впрочем, не мешает любви и даже обожанию - ведь тот стал
прославленным мудрецом! Вместе с земляками он спешит навстречу мудрецу,
чтобы приветствовать его. Отношение мудреца к другу детства более сложное. С
одной стороны, он гнушается простаком, которого считает умалишенным. С
другой стороны, его влечет к нему нечто большее, чем сентиментальные
воспоминания о прошлой дружбе: ведь простак на свой лад решил проблемы,
стоявшие перед обоими.
Мучения мудреца возобновляются тотчас по приезде в родной город. Прежде
всего, он узнает, что дом его отца разрушен. Причиной разрушения послужили
путешествия мудреца, иными словами - его скептицизм и исследовательская
страсть. С точки зрения мудреца, наследие его отцов нежизнеспособно, если не
мертво. И потому он в действительности уже не связан ни с родным местечком,
ни с его жителями, а по большому счету - и с народом, породившим его.
Вернее, от этой связи уцелела одна видимость. Он поселяется на постоялом
дворе, где не может найти покоя, ибо временное пристанище никак не
соответствует его человеческому потенциалу и мудрости. Процесс разрушения
затронул не только дом этого человека, но и его связь с миром. Мудрец
ощущает бесконечное отчуждение от людей. Пришло время пожинать горькие плоды
мудрости. Так и не найдя себе достойного жилища, он в конце концов
соглашается поселиться в доме простака. В такой форме - как знак признания
своих заслуг и достоинств - мудрец принимает наследие отцов. Однако идущая
от них традиция остается в руках простака, слывущего среди людей дурачком.
Мудрец теперь верен этой традиции, однако преданность ей продиктована
отсутствием выбора. Эта связь остается внешней, и, возможно, ее
предопределяет восторженное обожание со стороны простака - действительного
носителя традиции, который видит в друге детства существо высшего порядка и
преклоняется перед ним.
Жизнь мудреца и в доме друга остается несладкой. За что бы он ни
взялся, никто кроме него самого не может отличить успех от неудачи, но и то,
и другое доставляет ему только новые страдания. В отличие от простака, его
постоялец весьма чувствителен к общественному мнению. Когда оказывается, что
некому оценить изготовленный им шедевр, мудрец чувствует себя глубоко
уязвленным. Это же чувство он испытывает, внимая похвалам за ущербное,
неудачное изделие, в котором никто, кроме него самого, не может различить
порок. Мудрец знает, что и лучшему из врачей не всегда удается победить
болезнь и вовсе не обязательно в смерти больного виноват лекарь. Но люди не
понимают этого. Жизнь мудреца стала сплошной мукой - как из-за того, что он
имеет, так и из-за того, чего лишен. Он страдает от неисполнимости своих
желаний, мучается из-за допущенных оплошностей и ошибок. Он один из всех
переживает из-за того, что подумают "в Испании" (в Талмуде есть другое
название для всякого удаленного места - Аспамия). Никто не в состоянии
понять причину его печали. Люди не способны оценить меру страданий, которые
доставляет мудрость, не находящая покоя, страданий человека, лишенного
возможности жить среди них своей особенной жизнью, не похожей на их
существование. И потому мудрец, подобно многим своим предшественникам и
товарищам по несчастью, постоянно мучает и изводит себя.
Здесь происходит духовная встреча между ним и простаком. Простак не
может понять причину печали друга. Ведь с его точки зрения (точки зрения
хасидизма вообще и раби Нахмана, в частности) печаль проистекает из
бахвальства, из сравнения себя с другими. Если человек будет счастлив тем,
что имеет, научится радоваться своей доле, ему не придет в голову меряться с
остальными. Он не столкнется со связанными с этим проблемами, и печаль не
сумеет завладеть его душой, особенно если он обладает столь совершенными
достоинствами, как обожаемый простаком мудрец. Не надо объяснять, что доводы
простака не находят отклика у его постояльца. Это, кстати, свидетельствует о
его ограниченности. Мудрец настолько погружен в себя, так обременен своей
мудростью, что утратил способность воспринимать иную мудрость, которая
существует в мире и совсем не обязательно является интеллектуальной. Он не в
состоянии понять простака и оценить его по заслугам, довольствуясь банальной
констатацией его безумия, - и в этом он, со всей своей мудростью, ничуть не
лучше поверхностных обывателей. И потому простак безмерно удивлен насмешкой
мудреца: другие, лишенные истинной мудрости, пытаются самоутвердиться за
счет бесхитростного человека, и в этом проявляется их глупость. Но мудрец,
действительно наделенный даром глубокого понимания вещей, - как же он не
видит, не понимает, что представляет из себя на самом деле простак? Несмотря
на все свое почтение к мудрецу, простак приходит к выводу, который разделяет
с ним раби Нахман: предпочтительней оставаться простаком, ибо мудрость не
обеспечивает человеку безмятежности и душевного покоя, в этом она дает
промашку. А потому было бы лучше для мудреца, если бы он тоже сделался
простаком. Однако вопреки всей своей мудрости тот отказывается признать за
простотой какие-либо преимущества. Наивность простака для него - всего лишь
свидетельство глупости и некритичного восприятия мира. Он не замечает, что
простота - это также особый способ восприятия, попытка сохранить душевную
безмятежность, незамутненную радость жизни и быть счастливым, насколько
возможно. По мнению мудреца, чтобы уподобиться простаку, ему надо лишиться
разума, что было бы несчастьем, ибо простота прямо противоположна мудрости.
Призыв царя
Призыв царя переносит нас из мира, сохраняющего связь с
действительностью, где мы пребывали до сих пор, на более высокую ступень
реальности. Здесь раскрывается смысл истории, выходящий за рамки
взаимоотношений двух героев, олицетворяющих простоту и мудрость, и эти
качества освещаются в их отношении к основным принципам и положениям
иудаизма.
После того, как мудрец и простак утвердились каждый на своем пути, царь
(как мы уже отмечали, в большинстве историй раби Нахмана под "царем"
подразумевается Всевышний) призывает обоих к себе. В Письменной Торе Б-г
призывает человека много раз. Так было с Моше, Шмуэлем и другими пророками,
которых Всевышний звал, чтобы они предстали пред Ним. Призыв звучит не
потому, что Б-г нуждается в данном человеке, а по той причине, что этот
человек нуждается в Б-ге. И следует особо подчеркнуть, что Всевышний не
неволит человека, оставляя выбор за ним. Откликнуться на призыв или
игнорировать его каждый решает самостоятельно. Царь отправляет послание
обоим, мудрецу и простаку. Что оно представляет собой? Это слова царя,
запечатленные на бумаге. Еще в доталмудическую эпоху мудрецы уподобили Тору
посланию Б-га, обращенному к людям. Оно включает Пятикнижие, книги пророков
и другие книги Танаха. Письмо царя - это Тора. Она призывает каждого, кто ее
получает, приблизиться к царю. Чтобы донести до человека призыв царя,
каждому необходим свой посланец. Он следует путем данного человека и на этом
пути доносит до него царское сообщение. Поэтому к мудрецу отправлен мудрый
посланец, а письмо к простаку вручено простодушному.
Как же отыскать в царской столице простодушного посланца? Ведь
приближенные великого царя, обитающие вблизи него, должны быть наделены
выдающимися качествами. Помимо прочих совершенств, царедворцам присуща и
глубокая мудрость. Как же отыскать среди них простодушного и недалекого? В
конце концов, один простак все же находится - именно тот, кто поставлен над
царскими сокровищами. Кто же имеется в виду?
Известно, что некоторых людей Всевышний наделяет особым даром из Своей
сокровищницы. В Талмуде рассказывается о трех ключах от благ мира. Это ключи
дождя, рождения и возвращения мертвых к жизни. Один из этих ключей Всевышний
вверил Элияhу hа-Нави, поручив ему распределять Свои дары и сокровища. Итак,
существуют люди, которым Б-г дарует толику от Своего могущества. Такие люди,
по желанию Создателя, совершают чудесные знамения. Однако чудотворцу,
которого Б-г ставит над Своими сокровищами, нельзя быть "мудрецом" в том
понимании, какое дает этому раби Нахман. Иными словами, нельзя наделять
сверхчеловеческими способностями человека, который руководствуется в своих
суждениях и поступках человеческим разумом. В этом случае способность к
логическому анализу, привычка взвешивать доводы "за" и "против" - все это
только служит помехой. Сверхчеловеческие способности не должны быть
подчинены человеческим соображениям, каким бы разумным ни был человек. Вот
почему царь ставит над своими сокровищами простака, не способного к лукавым
мудрствованиям, принимающего вещи такими, какие они есть. Простак
безоговорочно и преданно исполняет волю царя. Не случайно один из самых
популярных и удивительных чудотворцев, о которых рассказывает Талмуд, Ханина
бен Доса, - в точности такой тип. Не познания в Торе важны в данном случае,
а личность. Наставник Ханины бен Досы говорил о нем, что пред Б-гом Ханина -
"как раб перед царем". Потому-то царь и отдает простаку ключи от своей
сокровищницы, что знает: тот будет беречь их как зеницу ока. Его верность
царю останется непоколебимой.
Итак, два посланца отправлены к мудрецу и простаку, чтобы доставить
обоих к царю. Приглашение отправлено не прямо из царских покоев (ибо это
могло бы смутить и напугать приглашенных), а через наместника, губернатора.
Тот должен подготовить их к тому, что им предстоит предстать перед царем. В
хасидизме роль такого посредника исполняет цадик, один из выдающихся
праведников своего поколения, как сказано: "Властвующий над людьми должен
быть праведником, властвующим в трепете пред Б-гом" (Шмуэль II, 23:3).
Наместник передает приглашенным приказы царя и облекает их в новые одеяния,
достойные царского взора. Одеяние символизирует раскрытие души, это один из
терминов хасидизма. Простака облекают в новые одежды, в которых он может
приблизиться к царю, тогда как мудрецу, понятно, такие одежды не нужны, ибо
он уже и так достиг совершенства во всех отношениях.
Путь простака к царю
Недостаток образования не позволяет простаку прочесть царское послание.
Ведь бедняга так ничему в жизни толком и не научился, в том числе чтению
священных книг. Потому письмо царя для него - тайна за семью печатями. Он
просит посланца в двух словах передать ему содержание письма, и тот знакомит
его с основным смыслом сообщения: царь желает видеть простака и приглашает
его к себе. В сущности, в этом заключена главная идея Торы: Б-г желает,
чтобы люди приблизились к Нему. Когда смысл сказанного доходит до простака и
он убеждается, что это не насмешка, его до краев переполняет радость от
сознания того, что царь зовет его. Вполне возможно, что простак слабо
представляет себе свойства царя, однако он отлично знает, что царь его
господин. Радость, охватившая простака, велика, и это подлинная радость.
Жена его, простодушная в меньшей степени, чем муж (она хотя бы задает
вопросы), спрашивает: "С чего это вдруг ты понадобился царю?" У простака нет
ответа на этот вопрос, да он и не нужен. Ему достаточно знать, что царь его
зовет, а зачем да почему - не его ума дело. Радость простака не омрачена
сомнениями.
Тем временем возникает потребность назначить нового губернатора, ибо
прежний перемудрил с законом. Грех смещенного наместника состоял в том, что
он перестал безукоризненно исполнять свою роль царского посланца и начал
примешивать к ней личные соображения и мотивы. И тогда его место досталось
простаку - уж он-то наверняка в точности исполнит царские повеления. Быть
может, многие вопросы, решение которых требует новых подходов и оригинальных
идей, останутся нерешенными. Но главное в управлении страной будет исполнено
безупречно. Так простак удостаивается высокого звания губернатора, т.е.
становится цадиком, проводником Б-жественной воли и харизматическим лидером.
В хасидской среде бытовало множество историй об избрании и возвышении
праведников. Раби Нахман любил подчеркивать, что величайшие из цадиков
обязаны своим избранием не выдающейся мудрости и знаниям, а простой вере и
искренней б-гобоязненности, а также постоянству и упорству в молитвах, в
которых выражалось их стремление приблизиться ко Всевышнему. Таким видел
раби Нахман и путь своего знаменитого деда, Бааль-Шем-Това. Сходной
представлялись ему праведность и величие царя Давида.
Простак правит страной так, как велит ему его характер: ведет ее прямым
и ясным путем. Ибо простота - не одна лишь нехватка мудрости и недостаток
критического анализа. У простоты есть собственное позитивное содержание.
Простак стремится к недвусмысленному и ясному освещению фактов. Он ничего не
усложняет, ничему не желает давать собственную интерпретацию, но действует
по справедливости и судит по правде. Понемногу начинается его превращение в
мудреца; ведь возвышению сопутствуют расширение кругозора и развитие
интеллекта. Простота - это образ жизни, а не признак ограниченности разума.
И вот настает момент, когда простак становится мудрецом: он обогащен новыми
знаниями и возможностями. Однако и в новом своем качестве царский наместник
сохраняет прежнюю простоту. Простак-мудрец не приобрел критицизма и
скептицизма своего друга, даже сравнявшись с ним мудростью. Он счастливо
избежал проблем и осложнений, а вместе с ними и страданий, которые мудрецу
доставляет мудрость.
И потому, когда приходит время простаку предстать перед царем, он готов
к этому во всех отношениях. Не только его чистосердечие и "образ правления",
т.е. образ жизни (ср. с "малым городом" из книги "Коhелет", который издревле
символизирует человека), на высоте. Простак также сумел, не отказываясь от
свойственной ему естественности, найти в себе мудрость, необходимую
приближенному, стоящему перед царем. Мудрость в сочетании с простотой
возносит простака над всеми приближенными, ибо это поистине совершенная
мудрость. И царь еще больше приближает его к себе, поставив над всеми
министрами. После этого простаку строят дворец - его новый "дом", что
означает новый, проложенный простаком путь к древней традиции: путь
человека, поднявшегося к Б-жественному не дорогой мудрости (хотя с течением
времени он обзавелся и ею), а благодаря чистосердечию, бесхитростности и
простой вере, чуждой мудрствовании и сомнений.
Мудрец и послание царя
Реакция мудреца на письмо царя почти полностью противоположна реакции
простака. Во-первых, он не торопится принять решение. Правда, полученное им
послание исходит от царя, однако прежде, чем повиноваться (если мудрец
решит, что следует повиноваться), не мешает хорошенько все обдумать и
взвесить. Само собой, от мудреца не следует ожидать наивной радости
простака.
Подвергнув случившееся всестороннему и тщательному анализу, мудрец
начинает сомневаться в том, полномочен ли царь отдавать приказы или
рассылать приглашения - ведь само его существование под вопросом. Путь
скепсиса и сомнений, избранный мудрецом, типичен для спекулятивной философии
средневековья.
Прежде всего мудрец атакует само послание (Тору): если основное ее
содержание в том, что царь (Царь небесный) призывает человека приблизиться к
нему, то уже это одно должно вызывать недоверие. Ведь Б-г есть высшая,
надмирная сила. Он абсолютен и самодостаточен, не нуждается ни в ком и ни в
чем, ибо его полнота совершенна. Зачем же, в таком случае. Ему понадобился
человек? Ведь в сравнении с Б-гом человек ничтожная пылинка, чье значение
приближается к нулю. Уж не в мудрости ли человеческой нуждается всемогущий,
всеведущий и вездесущий Б-г? Ну не абсурд ли это? В связи со всем сказанным
совершенно непонятен смысл царского приглашения, изложенного в письме, и
достоверность его более чем сомнительна. Этот вывод весьма характерен для
философии мудреца: он не только манипулирует сущностями, но и берется их
определять, опираясь на свою мудрость: поскольку письмо непонятно, в нем
наверняка есть какая-то неточность, искажение или ошибка.
Провозгласив послание фальшивкой, мудрец переходит ко второму вопросу:
а есть ли царь? Идея существования царя представляется ему необоснованной.
Из чего можно вывести заключение о его существовании? На чем вообще зиждется
подобное утверждение? Какие доводы могут быть приведены в его защиту?
Поскольку такие доводы весьма зыбки, остается лишь один выход: признать, что
никакого царя нет.
Правда, само наличие царского письма опровергает такой вывод. Даже если
философия бессильна доказать существование царя, его доказывают священные
тексты. Мудрец оспаривает это: святость текстов обусловлена их
непосредственным происхождением от царя. Но где доказательства тому, что это
в самом деле так, что тексты действительно священны? Мудрец формулирует свое
сомнение в форме вопроса, заданного посланцу "Ты получил это письмо прямо из
царских рук?" Выясняется, что посланцу передал письмо другой посланец,
который, скорее всего, также получил его из третьих рук. Мудрец усматривает
в этом верное свидетельство обмана: письмо определенно чья-то фальшивка,
какой-то мошенник написал его от имени несуществующего царя. Он задает
посланцу вопрос, ответ на который, казалось бы, окончательно подтверждает
его правоту. Посланец, один из вельмож царской столицы, находится в числе
лиц, особо приближенных к царю (столица символизирует "город Б-га", т.е.
высшую степень возможной близости к Нему). Видел ли он царя своими глазами?
Этот вопрос обращен к его экзистенциальному опыту, ибо касается
Б-жественного откровения. Выясняется, что один из самых приближенных к царю
вельмож, великий мудрец, которому поручено передать царское послание, царя
никогда не видел. Не видели царя и другие жители столицы, ибо тот очень
редко является своим подданным, и лишь тогда, когда сам желает этого. В
обычное же время человек, как бы ни был он возвышен и приближен царем, не
может узреть его. В глазах же мудреца то обстоятельство, что царь недоступен
объективному наблюдению, является решающим доказательством того, что
никакого царя нет. Слабость этого доказательства в его негативизме. Оно не
может отрицать существующую реальность, а способно лишь утверждать, что эту
реальность невозможно зафиксировать имеющимися у философа средствами. Нет
доказательств существования царя, но нет и доказательств противного. Эта
слабость присуща всем атеистическим утверждениям, и именно ее имел в виду
раби Нахман.
У собеседника мудреца возникает недоумение: кто же правит миром, если
нет царя? Нельзя отрицать, что в мире наличествует некоторый порядок, в нем
соблюдаются определенные правила и законы. Кто же отвечает за все это?
Однако у мудреца готов ответ, подсказанный жизненным опытом. Мудрец
утверждает, что страной правит избранный синклит, время от времени
сменяемый. Иными словами, управление страной зиждется на законах,
применяемых уполномоченными для этого людьми. Поскольку эти люди
периодически сменяются, можно предположить, что все жители страны, каждый в
свой черед, получат бразды правления. Именно эти люди, даже если они в
чем-то заблуждаются и чего-то недопонимают, будут отвечать за порядок в
стране. Соблюдение этого порядка станет функцией их деятельности. Иными
словами, причинно-следственная связь в мире устанавливается самими
элементами этой связи. Мир управляется сам собой.
Понятно, что в объяснении мудреца намеренно подчеркнута его слабость и
есть немалое преувеличение в истолковании доводов, доходящее до прямого
противоречия. Однако отсюда и далее перед мудрецом открывается перспектива
нового жизненного пути. Его жизнь, бывшая доселе бесполезной и
бессмысленной, обретает содержание и смысл: доказать, насколько все
заблуждаются. Больше, чем желание исправить мир, мудрецом движет страстная
потребность продемонстрировать миру величие своей мудрости.
Расследование с целью доказать отсутствие царя начинается с людей,
которые (в соответствии с народными представлениями) должны находиться к
нему ближе всего и больше всех знать о нем. Это солдаты царя, которым
уподоблены люди, стоящие на страже царских законов: простые верующие,
раввины, резники, каждый в соответствии с местом и обстоятельствами. Мудрец
выбирает свидетелей, исходя из собственных критериев: "Ты царский стражник,
а видел ли того, кого охраняешь?" Поскольку лишь очень немногие из людей
удостоились лицезреть царя, а остальные принимают традицию на веру либо
довольствуются знаниями, не подкрепленными откровением или личными
мистическими переживаниями, то двум нашим мудрецам - теперь уже и посланцу -
становится совершенно ясно, что никакого царя не существует. Для того, чтобы
это стало ясно всем, мудрецы предпринимают далекое путешествие. Немалая доля
иронии заключается в том, что карету, в которой они путешествуют,
предоставил им царь. Царским даром мудрецы пользуются для того, чтобы
раскрыть миру глаза на великий обман - мнимое существование царя - и тем
самым просветить людей, добавить совершенства человеческому разуму.
День ото дня странствующие мудрецы укрепляются в своей вере. Она
становится все более непоколебимой, несомненной, получает все новые и новые
подтверждения, так что в конце концов утверждение о том, что царя не
существует, из изолированной идеи превращается в фундамент мировоззрения, в
основу всей философии мудрецов.
Раби Нахман не подчеркивает это особо, однако из повествования ясно,
что почет, достаток, уважение - все, чем обладают мудрецы, - проистекает из
их связи с царем. Порывая эту связь, мудрецы начинают терять свое достояние
и вскоре доходят до крайней нищеты. Вместе с достатком мудрецы теряют и
уважение людей, ибо оно - дань признания их мудрости. Здесь видится намек на
судьбы некоторых еврейских мыслителей, следовавших сходным путем.
Два нищих бродяги скитаются по свету, провозглашая идею, не стоящую
того, чтобы ее доказывали, даже если она истинна, а уж тем более, когда она
ошибочна. В ходе своих странствий мудрец вновь сталкивается с простаком.
Вторично их сводит новая фигура, появляющаяся в повествовании, чудотворец,
бааль шем. Хотя этот персонаж не имеет определенного исторического
прототипа, он весьма типичен для того времени. Не будем забывать, что раби
Нахман приходился правнуком самому Бешту, который, как свидетельствует его
имя, сам был чудотворцем. История о мудреце и простаке написана в более
реалистической манере, чем другие, аллегорические и символические, истории
раби Нахмана, и это придает появлению чудотворца особый смысл. Он не
идентичен простаку, даже когда тот становится первым министром царя. В
отличие от многих других, раби Нахман не отождествляет праведника, пусть и
величайшего в своем поколении, с чудотворцем. Цадик может быть таковым, а
может и не быть. Ибо критерий праведности - в служении Всевышнему, а не в
результатах этого служения. Существуют праведники, наделенные свыше
чудотворной силой, и раби Нахман не только принимает это явление, но и
вплетает его в ткань своей истории. Невозможно рассчитывать, что прозрение
придет к мудрецу изнутри как следствие философских размышлений. Рука помощи
должна быть протянута извне. Для спасения из ловушки, расставленной мудрецу
собственной мудростью, необходимо чудо. А чтобы явить его, нужен бааль шем.
События развиваются на фоне неявной полемики вокруг чудес и чудотворства -
темы, доставившей немало проблем еврейским мыслителям. Мнение на сей счет
таких философов, как Рамбам, выражено достаточно недвусмысленно. Они с
негодованием отвергают все, что отдает магией и чудесами, все, что
претендует на обладание сверхъестественной силой, в том числе целительство.
Веру в подобные явления (или, если угодно, суеверие) еврейские философы
считали прискорбным и одновременно смехотворным заблуждением, подрывающим
веру в единого Б-га. Категоричное отрицание сверхъестественных способностей
и чудесных явлений весьма уязвимо. И дело не только и не столько в
ограниченности всякой философии, сколько в личном опыте, в реальности,
которая не считается с оценками мыслителей. Чудеса время от времени
случаются, у людей изредка проявляются необъяснимые дарования, целительством
занимаются не одни только шарлатаны. Поэтому огульное отрицание ничуть не
умней слепой доверчивости. Но поскольку отрицание претендует на
просвещенность, оно чрезвычайно опасно. Тот, кого не способен убедить даже
собственный опыт, выходит за пределы философского скепсиса. Уже не сомнение
заставляет его отрицать виденное и пережитое лично, а страстное желание не
допустить этого, изгнать, уничтожить. Тут мы сталкиваемся даже не с
безверием, а с яростным фанатизмом самого негативного толка, который черпает
энергию из изнанки бытия. Это та самая изнанка, которая у "суеверных"
оппонентов называется просто нечистой силой. Два мудреца, оборванные
бродяги, изо всех сил поливают грязью чудотворца, заслужившего всеобщую
любовь и уважение, хотя сами не пользуются ни тем, ни другим, ибо, растеряв
остатки своего достояния, превратились в странствующих нищих. Эта
метаморфоза изменила не только их социальный статус, но, в первую очередь,
духовное содержание. Большая просветительская и пропагандистская кампания
никого не убедила, кроме самих мудрецов, которые постепенно прониклись
слепой верой в свою доктрину, вопреки ее явной безосновательности и
недоказуемости. Эта вера, бессильная и неразумная, но фанатичная, стала
"религией" мудрецов - религией безбожия. Когда философ отказывается от
своего разума, основывающегося на опыте, он может наконец отдохнуть от
вечной неудовлетворенности познания, от скепсиса и сомнений, причиняющих
боль. Но отдых покупается дорогой ценой: ценой духовного обнищания, косности
и слепоты, которые постигают мыслителя, сделавшего свои убеждения символом
веры. Из всего достояния мудреца уцелела пара медных монет - способность
хулить и порочить тех, кто не укладывается в прокрустово ложе его догмы или
не разделяет ее. Однако этого совершенно недостаточно, чтобы выстроить
здание нового миропонимания. И потому спасение не может прийти к мудрецу
иным путем кроме полного крушения, когда на обломках прежней личности как бы
заново возникает другая.
Тем временем злосчастные мудрецы ощущают себя в кольце преследователей.
Им кажется, что все ополчились против них, ибо вместе с разумом они утратили
чувство меры, представления об этических нормах и правилах вежливости.
Мудрецы видят себя в ореоле прежнего величия, от которого в действительности
сохранили лишь непререкаемость и апломб. На фоне нищенских лохмотьев это
выглядит нестерпимой наглостью. Бааль шем, на которого они так яростно
нападают, никак не похож на шарлатана и пользуется всеобщим доверием. В
глазах людей он символизирует высшие силы, человеческую способность
подняться над миром природы. Бааль шем действительно может повлиять на
действительность, но не произвольно, а в соответствии с особыми, ведомыми
ему законами. Неудивительно, что мудрецы нигде не могут найти управу на
своих обидчиков. Ведь сущность их жалоб состоит в том, что люди верят в
сверхъестественные способности бааль шема, иными словами - верят в чудо.
Подобные обвинения можно возвести буквально на каждого встречного, ибо почти
все люди в той или иной степени верят в чудесное. Мудрецы тщетно ищут
"справедливости", никто не готов выслушивать их оскорбительные опровержения
и нападки на чудотворца. И независимо от того, насколько обоснованы их
жалобы в формальном смысле, настойчивость оборачивается для мудрецов лишь
очередными синяками да шишками.
Новая встреча мудреца и простака
Новая встреча мудреца и простака во многом отлична от предыдущей.
Мудрец не узнает простака, ибо его взгляд вообще устроен так, что легко
замечает только недостающее. А простак, конечно, ничего не потерял и только
обогатился. Простак первым узнает мудреца и возвращается к высказанной в
прошлый раз критике в его адрес (тогда она свидетельствовала о том, что
простак перестал быть таковым). Теперь прежний простак министр, он в
состоянии изложить суть дела куда более глубоко, чем мудрец, - ведь
последний на своем пути дошел до полной нищеты, лишившись и наследия, и
мудрости. Казалось, что мудрость лишь укрепляется и углубляется, но в
действительности шел процесс саморазрушения как ее самой, так и связанных с
нею достижений. Такова мудрость мудреца. А мудрость простака в то же самое
время позволила ему добиться поразительных успехов, сказочно обогатиться и
занять пост, о котором мудрец не может даже мечтать.
Простак подводит итог: это мудрец (за которым вся мудрость мира) не в
состоянии достичь простоты. А простак как раз может стать мудрым. Простота
бесконечно далека от мудреца, ибо его мудрость несовершенна. Она позволяет
постигать вещи до определенной границы, и все, что остается за ее пределами,
ускользает от него. Эта граница - философский рационализм, не позволяющий, в
частности, оценить преимущества недалекой и глуповатой, как кажется,
простоты. Тем не менее, хотя поначалу создается впечатление, что простаку не
дано усвоить тонкие рассуждения и сложные градации разного рода мудрости,
оказывается, что по мере своего развития он вполне способен овладеть ими.
Правда, мудрость простака иная, чем мудреца, да и сами их взгляды на то, что
такое мудрость, различны. Однако в конечном итоге это неважно, ибо с точки
зрения результатов иерархической разницы между той и другой мудростью нет.
Более того ограниченность мудреца присуща самой его мудрости, она
непреодолима изнутри и потому уступает простоте, которой непредубежденность
и целостность восприятия позволяют развиваться без ограничений.
На мудреца встреча с простаком не производит никакого впечатления. Он
замуровал себя в стенах своей мудрости, как в неприступном убежище, и оттуда
видит мир, вернее то, что ему показывает кривое зеркало его закосневшей
мудрости. Этот человек убежден, что мудрость - это то, что он знает, а то,
чего он не знает, лишено какой-либо ценности и не заслуживает познания. Он
желает разобраться с простаком в главном вопросе своей философии: отрицании
существования царя. До сих пор доказательства своей правоты давались мудрецу
легко: ведь царя никто не видел, знание о нем передавалось из поколения в
поколение по традиции. Однако переубедить простака - едва ли посильная
задача, ведь у того была возможность лично удостовериться в существовании
царя. Простак - в числе тех редчайших избранных, которые удостоились
лицезреть его. О существовании царя простаку известно не от кого-то
третьего, а из первых рук. Его веру невозможно поколебать, ибо она коренится
в мистическом откровении, в переживании высшей реальности. Такую веру
называют пророческой.
На сей раз мудрец разворачивает более сложную и утонченную систему
аргументации, так как его обычный главный довод, рассчитанный на подрыв
традиции, - "откуда тебе известно, что царь существует?" - в данном случае
не годится. Мудрец не может оспаривать сам факт откровения, и потому он
спрашивает: "Откуда тебе известно, что тот, кого ты считаешь царем,
действительно царь?" Не оспаривая реальность откровения, которое пережил
простак, он хочет заставить его усомниться в природе этого откровения:
действительно ли оно было вызвано контактом с Б-жеством, а не с фантомом?
"Люди внушили тебе, что это был царь!" Мудрец стремится вселить в простака
неуверенность в истинности пережитого им Б-жественного откровения.
Ясно, что в этой точке дискуссия должна прекратиться. Простак не может
объяснить мудрецу, что означает "лицезреть царя", когда в самом откровении
содержится доказательство его абсолютной достоверности и истинности, так что
у пережившего его не остается ни малейших сомнений. Мудрец не в состоянии
понять это, как не в состоянии сам "увидеть" царя, ибо его мудрость
закрывает перед ним доступ ко всякой действительности, и тем более к той, в
которой раскрывается Б-жественное.
Ситуация мудреца представляется безвыходной. Он никогда не сможет
убедиться в существовании царя. Его мудрость и сама система аргументации не
допускают этого. Мудрец не верит в царя, ибо с его точки зрения невозможно
верить в то, что недоступно человеческому восприятию и переживанию, поэтому
ему необходимы свидетели, видевшие царя. Однако, когда такие свидетели
находятся, он не верит им, ибо, по его мнению, они не в состоянии различить
высшую, Б-жественную реальность (в этом есть нечто от самого первого
сомнения царь столь возвышен и недоступен, что простой смертный не может
лицезреть его). Таким образом, носители традиции не могут быть свидетелями,
поскольку говорят с чужих слов. Те же, кто свидетельствует на основе личных
впечатлений, объявляются неспособными постичь истинный смысл увиденного,
узнать царя. Мудрец основательно забаррикадировался в тупике своего неверия.
Он никогда не признает существование царя с чужих слов. В то же время
возможность самому увидеть царя также исключена, ибо для этого нужны
определенные человеческие качества, среди которых главное - открытость для
такой встречи.
Мудрец движется по замкнутому кругу, этот путь никогда не приведет его
к царю. Разорвать порочный круг можно только извне.
Азазель
Спор мудреца с простаком разрешается парадоксальным образом: не
позитивно, а негативно. Мудрец прочно замкнут внутри своей позиции, и
освободить его из заточения способно лишь сильное потрясение, неизбежно
болезненное. Чтобы он смог, наконец, увидеть истинную действительность за
стенами своей темницы, кто-то должен разрушить эти стены.
Азазель - дьявол, губитель, олицетворение сил зла, Сатан, ангел смерти,
источник всех несчастий в мире. Правда, даже ему не дарована полная свобода
действий, он вынужден подчиняться царским законам.
Если человека внезапно охватывает предчувствие приближающегося
несчастья - это "зов" Князя тьмы. Ответ человека должен быть отпором этому
зову. Он должен всеми силами укрепиться в добре, воцарить его в себе и
других.
Проблема зла и его могущества подстерегает уже на пороге
рационалистической философии. Рационалист в каком-то смысле настроен в
отношении зла оптимистически: он не признает его самостоятельной сущностью и
видит во зле лишь незначительное побочное явление, "тень" действительности.
"Плохие люди", "невоспитанные люди" - так мудрец объясняет существование
зла. Его преданность материалистическому и рационалистическому объяснению
мира не оставляет в этом мире места ни для Царя царей, ни для
Противоречащего - Сатана. Отказ считаться со злом и признавать его силу
привел многие философские школы к искажению действительности (шаг,
продиктованный отсутствием выбора) либо к полному крушению перед лицом зла,
не желающего исчезать даже после того, как дано его объяснение. Понятно, что
Азазелю ведомы пути, ведущие к человеческом сердцу, однако мудрец не
принимает это в расчет, довольствуясь очередным "разумным" объяснением: это
мой брат, который рассердился на меня за долгое отсутствие и решил надо мной
подшутить! За таким "толкованием" трудно не разглядеть авторский сарказм.
Кстати, оно ничего толком не объясняет и тем подобно другому объяснению: что
мир управляем сам собой. Однако сила мудреца, как мы знаем, не в изобретении
новых объяснений, а в дискредитации старых. Сейчас он утверждает, что
таинственная фигура дьявола - человеческая выдумка, и все зло, которое
связывают с Азазелем, в действительности обязано своим происхождением
"брату" - чисто человеческому фактору, без малейшей инфернальной примеси.
Сатирическая нота о "братстве" мудреца с чертом (вспомним, что мудрец и
простак - единственные сыновья) звучит как насмешка автора. Раби Нахман
наверняка имел в виду слова Танаха: "И нерадивый в своем деле - брат
губителю" ("Мишлей" - "Притчи", 18:9) или: "Кто обирает отца своего и мать
свою и говорит: "Это не грех", - тот товарищ губителю" (там же, 28:24).
Мудрец выдумывает любое объяснение, лишь бы не видеть действительного
положения вещей, лишь бы избежать ситуации, в которой он будет вынужден
признать истину. И потому, убедившись, что черт действительно надел личину
его брата, мудрец торжествует: он вновь оказался прав! На сей раз его вводит
в заблуждение способность Азазеля принимать любое обличье. Однако не это
главное и суть происходящего вовсе не в том, братом ли мудреца или кем-то
другим прикинулся Князь тьмы. Самонадеянность и высокомерие коварные
поводыри. Они ведут мудреца, ослепленного собой, прямо в пасть дьявола.
Оба мудреца исчезают, похищенные Азазелем. Зло, к которому обоих
привела их мудрость, в конце концов поглощает того и другого. Наказание в
иудаизме неотделимо от преступления, и это не догма, а простая констатация
факта. Более того, наказанием оборачивается сам грех, когда предстает в
истинном свете. Дьявол, похищающий мудрецов, есть их собственная мудрость -
она душит их в тупике, куда перед тем завела.
Картина мучений, которые претерпевают мудрецы в преисподней, весьма
поучительна. Мы найдем в ней определение их мудрости, которое таким образом
дал раби Нахман. Мудрецы барахтаются в болотной трясине, из которой
невозможно вырваться, такая она вязкая, так глубоко засасывает. И эти
характеристики одновременно относятся к мудрости жертв. В грязи и болотной
тине царствует Азазель. В погоне за мудростью его жертвы подчинили себя злу,
которое теперь правит ими, ибо стало их внутренним содержанием. Ведь вовсе
не истинную мудрость преследовали они, а стремились к разрушению, ведомые
духом сомнения. В их мудрствованиях отсутствовала чистота намерений, не было
в ней той простоты и цельности, которая поддерживает существование, наполняя
его позитивным смыслом.
Мудрость злосчастных мудрецов - яма, полная нечистот. Это - образ из
описания Рамбамом загробной участи эпикойресов (словом "эпикойрес", т.е.
эпикуреец, в еврейской традиции называют всех просвещенных вольнодумцев, не
обязательно любителей удовольствий. - Прим. пер.), которые барахтаются в
кипящих нечистотах преисподней. Рамбам утверждает, что "кипящие нечистоты"
суть вероотступничество, в котором погрязли эпикойресы, и все их мучения
проистекают именно от этого. Однако сами мудрецы-эпикойресы видят положение
дел иначе. Они и в преисподней сохраняют уверенность в том, что никакого ада
не существует, и горько жалуются на разбойников, схвативших и мучающих их.
Свои духовные и физические терзания горе-философы отказываются связать с
собственными грехами и заблуждениями. Причину своего нынешнего бедственного
положения они усматривают в чисто внешнем, случайном стечении обстоятельств,
в чьем-то злом умысле и убеждены, что по отношению к ним совершается
вопиющая несправедливость. Эту печальную картину можно рассматривать как
ответ раби Нахмана на слова наших благословенной памяти мудрецов, которых
удивляло, что "злодеи даже на пороге преисподней не хотят раскаяться", ибо
злодеи, согласно раби Нахману, отказываются поверить в преисподнюю, даже
когда оказываются там. Конечно, это означает не нечувствительность к
наказанию, а лишь иную его интерпретацию, отказ видеть в наказании результат
собственных прегрешений.
Между тем, всякий раз перечисляя проклятия и укоризны, адресованные
грешникам, Тора суммирует их словами: "Если будете идти наперекор Мне, то и
Я в гневе пойду наперекор вам". Слово "наперекор" в иврите происходит от
того же корня, что и "случай", "случайность". Мидраш объясняет: "Если будете
утверждать, что беды, постигшие вас за грехи, суть случайность, если станете
подыскивать для них посторонние причины, тогда ждите, что ваши беды
возобновятся. И так будет повторяться до тех пор, пока вы не осознаете, что
источник ваших несчастий - ваши собственные грехи".
Даже жестоко страдая, мудрецы-философы не желают признать, что в мире
существует воздаяние. Этический детерминизм им чужд, преступление и
наказание остаются сугубо юридическими терминами. Никакого греха они за
собой не признают и ничего недостойного в себе не видят. И потому несчастные
продолжают томиться в плену у Азазеля, не имея никакой надежды вырваться из
ямы и чувствуя себя невинными жертвами чужого злодейства, тогда как
действительная причина их мучений - собственная мудрость. Именно здесь
доставляемые ею страдания достигают апогея.
Как уже говорилось, спасение не может прийти к мудрецам изнутри, из их
собственного сознания. И потому они обречены на тяжкие страдания: лишь такой
ценой возможно подготовить их к новому взгляду на происходящее. Однако
замкнутый круг, по которому движется мысль казнимых мудрецов, до поры до
времени лишает мучения смысла. Положение мудрецов напоминает ситуацию с
фараоном, какой ее изображает Тора и особенно комментаторы: в наказание за
злодейства у фараона отнята спасительная возможность раскаяния, как сказано:
"Но ожесточил Г-сподь сердце фараона..." ("Шмот", 10:20).
Однако в отличие от фараона мудрецы в конце концов обретают шанс на
спасение, приходящее изнутри. Правда, чтобы пробудить их к этому, необходимо
вмешательство извне. Помочь способен только другой человек. Пережив такую
физическую и духовную встряску, мудрецы становятся восприимчивее к новому.
Теперь должен представиться благоприятный случай, должен появиться человек,
способный помочь. И действительно, спасение приходит извне: его приносит
простак, который умоляет чудотворца избавить мудрецов от мучений и показать
им, где находится истина.
Бааль шем соглашается помочь, но ставит условие: лишь он и царский
министр смогут отправиться в то место, где пребывают мудрецы. Это условие
понятно: и место это, и обстоятельства, и ситуация, в которую попали
мудрецы, - все чревато смертельной опасностью для человека, не достигшего
совершенной праведности. Вместо того, чтобы спасти, он может оступиться и
пасть, оказавшись в одной яме с философами. Только бааль шем, наделенный
свыше сверхъестественным могуществом, да простак, чья простота защищает его
надежнее любой брони, способны добраться до дна преисподней, где заживо
погребен мудрец, и благополучно выйти оттуда (см. "Ликутей-Маhаран", "И
пришел к фараону...").
Наши благословенной памяти мудрецы говорили об очищающей силе
страданий. Это касается, например, Менаше, царя Иудеи, которого все
полученные знания и моральные поучения не смогли так наставить на путь
добра, как страдания, перенесенные в ассирийском плену. Искупление мудреца
также приходит к нему ценой великих мучений, истинную причину которых он не
желал признавать. Мудрец, наконец, созрел настолько, что готов принять
помощь простака, тогда как прежде не хотел иметь и в самом деле не имел в
нем нужды. Само признание мудреца, что он нуждается в спасении, и согласие
принять это спасение из рук чудотворца, который может извлечь мудреца из
зловонной ямы, означает начало его нового сознания. Когда бааль шем
избавляет мудреца от мучений и тот убеждается, что его страдания проистекают
не по каким-то посторонним причинам, а обусловлены его личностью (сходную
коллизию мы найдем в истории о Бааль Тфила), мудрец вырывается из грязи и
мерзости и становится новым человеком, открытым для познания и веры. Разум
больше не мешает ему признать существование царя.
Рассказ 3
КУПЕЦ И БЕДНЯКЖил некогда один купец. Был он большим богачом, склады его ломились от
товаров, векселя его и расписки принимались повсюду. В доме купца было все,
чего только может пожелать человек. Неподалеку от его особняка, чуть ниже,
жил один бедняк, который был полной противоположностью своему соседу: в
убогом домишке его царила нищета. Оба они были бездетны - и купец, и бедняк.
Приснилось однажды купцу, что пришли к нему какие-то люди и стали увязывать
его вещи. "Что вы делаете?!" - воскликнул он. "Все, что тебе принадлежит, мы
отдадим бедняку, твоему соседу", - ответили они. Разгневался купец, но не
решился перечить этим людям: было их слишком много, чтобы он мог
сопротивляться. Увязали они в тюки все его имущество, все товары,
хранившиеся в его подвалах, и отнесли все это добро бедняку, оставив купцу
одни лишь голые стены.
Проснулся тот в отчаянии, но сразу понял, что все это ему просто
приснилось. Несмотря на то, что это был всего лишь сон и имущество купца
осталось при нем, сердце его не переставало испуганно биться - так
встревожил его ночной кошмар. Не выходил у купца этот сон из памяти.
Всегда заботился купец о том бедняке, поддерживал его. Но сейчас он
старался помогать ему еще больше. Однако теперь, когда сам бедняк или его
жена приходили к купцу, на лице богача появлялся испуг: вспоминал он свой
сон. Частенько заглядывали они к нему, и однажды, когда жена бедняка пришла
к купцу и он дал ей то, в чем они с мужем нуждались, снова появилось на лице
богача выражение страха.
Сказала тут она ему:
- Не сердись на меня, господин мой, но почему, когда мы приходим к
тебе, выражение твоего лица меняется?
Рассказал ей купец о том, какой сон ему приснился, и о том, что с той
поры на сердце у него неспокойно.
- В какую ночь привиделся тебе этот сон? - спросила она.
Ответил он ей, когда это случилось.
- Именно той самой ночью, - сказала женщина, приснилось мне, что я -
большая богачка, и вот пришли ко мне люди и стали увязывать мое добро в
тюки. "Куда вы это все хотите унести?" - спросила я их. "К вашему нищему
соседу", - ответили они... Так стоит ли нам с вами доверять снам? - спросила
она купца.
Потряс богача этот рассказ, и перепугался он еще пуще прежнего: ведь
оба сна не оставляли сомнений в том, что все его богатство перейдет к
бедняку, а нужда соседа станет его собственным уделом. Пребывал с тех пор
купец в постоянном страхе.
Однажды случилось вот что: выехала жена этого купца на прогулку в своей
коляске, взяв с собою нескольких соседок, в том числе и жену бедняка. По
дороге навстречу им двигалось чужеземное войско, во главе которого ехал
генерал. Свернула коляска на обочину, и войско прошло мимо. Заметил женщин
генерал и приказал привести к нему одну из них. Забрали солдаты жену
бедняка, усадили ее в карету генерала, и войско продолжало свой путь.
Скрылись они из глаз, и стало ясно соседкам, что не удастся им вернуть
жену бедняка: не отпустит генерал пленницу.
Привез ее генерал в свою страну; но так как была она женщиной
б-гобоязненной, ни за что не соглашалась, как ее ни упрашивали и не
уговаривали, оставаться с ним и все время плакала, ибо трепетала жена
бедняка пред Всевышним.
Вернулись тем временем ее соседки с прогулки, и когда рассказали они
бедняку о случившемся, стал тот рыдать и биться головой о стену; не
переставая, оплакивал он свою жену.
Однажды купец, проходя мимо дома бедняка, услышал его рыдания и
причитания, зашел к нему и спросил:
- Отчего ты так горюешь?
- Как же мне не горевать! - ответил тот. - Посуди сам: что у меня в
жизни осталось? У одних есть деньги, у других - дети, а у меня ничего нет,
жену - и ту отобрали!
Сжалось сердце купца, когда узнал он о постигшем бедняка горе;
преисполнился он жалости к соседу и решил ему помочь.
Разузнал он, из какого государства был тот генерал, и совершил то, что
было полным безрассудством: добрался до той страны, разыскал дом, в котором
этот генерал жил, и ворвался во двор, не обращая внимания на стоявшую вокруг
охрану. Растерялась стража и перепугалась, увидев человека, который
производил впечатление ненормального: как попал сюда этот сумасшедший?!
Воспользовался купец растерянностью, охватившей солдат, и вошел внутрь дома,
беспрепятственно миновав все караулы.
Так добрался он до покоев, которые отвели жене бедняка. Разбудил он ее,
спящую, и сказал ей:
- Вставай!
Проснулась женщина, увидела купца и испугалась.
- Идем скорее со мной! - сказал он ей. Вскочила она с постели, и вышли
они из дома генерала, а оторопевшие стражники пропустили их. Оказавшись
снаружи и придя в себя, осознал купец, какое безрассудство совершил, и
понял, что в генеральском доме сейчас поднимется переполох. Так оно и
случилось: забили в доме тревогу, и пришлось беглецам спрятаться в канаве,
полной воды. Двое суток не прекращался шум вокруг них, и все это время они
не вылезали из ямы. Увидела жена бедняка, на какой риск пошел купец, чтобы
спасти ее, что приходится ему из-за нее терпеть, и поклялась Именем
Всевышнего, что все счастье, которое ей предопределено в этой жизни, все
блага, которые будут ей посланы, - все это она разделит со своим спасителем;
и если он пожелает забрать себе всю ее удачу и все хорошее, что выпадет на
ее долю, оставив ее саму в нищете, ни в чем не будет ему от нее отказа. И
так как не было рядом с ними людей, взяла она в свидетели ту самую яму, в
которой они сидели. Через два дня выбрались они из канавы и продолжили свой
путь к дому. Но и в тех местах, где проходили беглецы, их тоже искали.
Увидели они тут микве*, забрались внутрь и прятались там двое суток.
Оказавшись в этом убежище, снова задумалась жена бедняка над тем, что с нею
произошло, и над тем, на какой риск пошел купец, чтобы ее спасти; и опять
дала себе клятву отдать ему все счастье, которое предопределено ей в этой
жизни, в награду за все, что ему пришлось вынести ради нее, и призвала она
эту микве в свидетели своей клятвы. Выйдя оттуда, отправились они дальше, но
и там пришлось им прятаться от погони; семь своих убежищ приготовила для них
вода на всем их пути: канаву, микве, пруд, родник, ручей, реку и озеро. В
каждом месте, где приходилось им укрываться, вспоминала жена бедняка, на
какие жертвы пошел купец и как рискует ради нее. И всякий раз повторяла она
про себя свою клятву и призывала в свидетели то место, в котором они
находились.
___________
* Бассейн, в котором евреи совершают ритуальное омовение. (Здесь далее
прим. пер.)
Так шли они и шли, укрываясь от погони, покуда не вышли к морю. Тут уж
купец оказался в своей стихии: известны были ему все морские пути, которые
вели в их страну; возвратились они домой, и вернул он жену бедняка ее мужу,
радости которого не было границ.
А купцу, который совершил это доброе дело - спас женщину и за все
время, что были они в пути, пальцем до нее не дотронулся, потому что боялся
Б-га, - послал Всевышний Свое благословение, и в том же году родился у купца
сын. И жене бедняка, сохранившей верность мужу и в доме генерала, и во время
побега оттуда со своим спасителем, послал Всевышний дочь, да такую
красавицу, какой до тех пор среди людей не рождалось.
"Дай Б-г, - говорили люди, - чтобы она выжила!" - им трудно было
представить себе, что такая необыкновенная красота, такое чудо могло быть
послано на землю на долгие годы.
Валом валил народ в дом бедняка подивиться на его дочь; восторгались
все ее невиданной красой, очаровывались девочкой и дарили ей всевозможные
подарки, и благодаря этому разбогател бедняк.
Запала тут купцу в голову мысль: "Хорошо бы моему сыну жениться на
соседской дочке, когда оба вырастут! Об этом, должно быть, и сны наши
говорили: мое богатство бедняку достанется, а его добро станет моим. Суждено
нам породниться!"
Однажды соседка зашла к нему, и он сказал ей о своем намерении
породниться с ними - тогда, мол, и сны их сбудутся.
Ответила она ему:
- Я тоже думала об этом, только не осмеливалась предложить. Но если и
сам ты желаешь того же - обо мне и говорить нечего! Могу ли я отказать тебе,
если поклялась в том, что все мое богатство и все счастье будут и твоими
тоже!
Ходили вместе в школу сын купца и дочь бедняка, изучали, как положено,
разные науки и языки; люди постоянно приходили любоваться диковинной
красотой девочки и приносили ей множество подарков, так что состояние ее
отца все время увеличивалось. Среди прочих и вельможи являлись подивиться ее
нечеловеческой красоте; такое впечатление производила она на сановников, что
каждый из них, у кого был сын, мечтал женить его на дочери бедняка - хоть и
не подобает вельможе вступать в родство с неимущими. Чтобы сделать такой
брак возможным, постарались они продвинуть отца своей будущей невестки по
службе, на которую его устроили. Стал бедняк служить императору сначала в
чине прапорщика, и так поднимался все выше и выше, пока не добились для него
вельможи генеральского чина. Были они теперь готовы породниться с ним и
наперебой помогали ему добиться на службе успехов.
Бедняк же никак не мог решиться выдать свою дочь за одного из их
сыновей: затруднялся он отдать предпочтение кому-то из вельмож, да и жена
обещала купцу выдать их дочь за его сына.
Тем временем бедняк, став генералом, продолжал преуспевать. Доверял ему
император вести войны, и в каждой из них ему сопутствовала удача. На такую
высоту поднялся бедняк благодаря своей удаче и расположению государя, что,
когда тот умер, решил народ сделать бедняка своим императором. Посовещались
вельможи между собой и согласились с этим; и стал бедняк императором.
Продолжал он вести войны, в которых ему по-прежнему везло, и захватил
много стран. Так длилось до тех пор, пока все остальные государства на свете
не подчинились ему добровольно, ибо видели, что удача не покидает его, и
известно им было, что вся красота и все счастье мира при нем обитают.
Собрались все земные цари, провозгласили его императором всей земли и
дали ему в том грамоту, написанную золотыми буквами.
Теперь уже император и не думал о том, чтобы породниться с купцом, - уж
слишком неравным был бы брак между их детьми. Однако императрица, жена его,
не отвернулась от купца, потому что помнила все добро, которое тот для нее
сделал.
Увидел император, что из-за этого купца не может он выдать замуж свою
дочь, и стал искать способ навредить своему бывшему соседу. Попытался он
вначале разорить купца, действуя при этом так, чтобы его самого никто в
таком намерении не заподозрил. Использовал он для этого всю свою власть и
мало-помалу довел купца до полного разорения, и потерял тот все свое
состояние.
Императрица же и после этого продолжала оставаться верной своему слову.
Понял тогда император, что, пока жив купеческий сын, не выдать ему свою дочь
замуж ни за кого другого, и решил погубить юношу. Вот как он поступил:
облыжно обвинил сына купца и отдал его под суд. Стало ясно судьям, что
вознамерился император сжить со света этого человека, и вынесли они
приговор: связать преступника и бросить его в море.
Разрывалось из-за этого сердце императрицы, но и она не имела права
перечить государю. Пошла она тогда к палачам, которым приказано было
исполнить приговор, упала им в ноги и стала умолять этих людей оказать ей
милость и отпустить юношу, ведь он не сделал ничего такого, за что его
следовало бы казнить. Просила она палачей бросить в море вместо него другого
арестанта, приговоренного к смерти, а этого человека отпустить. Упросила их
она, и поклялись те освободить юношу. Сдержали они свое слово: взяли вместо
него другого человека и бросили того в море, а сына купца отпустили: ступай,
мол, себе, ступай! Ушел от них юноша, а так как был он человеком разумным,
то решил совсем покинуть пределы страны.
Еще до того, как вышел на волю купеческий сын, позвала императрица свою
дочь и сказала ей:
- Ты должна знать, дочка, что у тебя есть жених, сын купца.
Поведала она ей обо всем, что пережила когда-то, и сказала:
- Этот человек рисковал из-за меня своей жизнью! В семи убежищах,
которые приготовила для нас вода, прятались мы с ним, и всякий раз клялась я
перед Б-гом, что все блага, которые Он пошлет мне, будут принадлежать и
купцу, и призвала в свидетели каждое из этих семи мест. И теперь ты - все
богатство мое, вся удача и все счастье - по праву принадлежишь ему. И сын
его - жених твой. Но император из-за гордыни своей хочет убить безвинного
юношу. Я все сделала, чтобы спасти сына купца от смерти, и мне это удалось:
его должны отпустить. Знай же, дочь, что он - жених твой и во всем мире лишь
он может быть твоим мужем.
Выслушала девушка то, что рассказала ей мать, и так как тоже была
б-гобоязненной, пообещала матери выполнить ее волю, чего бы это ни стоило.
Послала она сыну купца в темницу, где тот находился, письмо, в котором
написала, что обещана ему и он - ее единственный жених. Нарисовала она ему в
том письме все семь мест, в которых вода дала убежище ее матери и его отцу,
- мест, которые были свидетелями клятвы жены бедняка, ставшей теперь
императрицей: канаву, микве, пруд, родник, ручей, реку и озеро. Завершая
послание, наказала императорская дочь своему жениху беречь это письмо как
зеницу ока и подписалась в конце.
Через некоторое время после того, как получил юноша это письмо,
выпустили его из темницы, казнив вместо него другого приговоренного к
смерти. Оказавшись на воле, добрался он до гавани, сел там на корабль и
вышел на нем в открытое море.
Вскоре начался шторм; выбросил он судно на какой-то пустынный берег, и
оно разбилось о камни. Людям же удалось спастись. Выбравшись на сушу,
разбрелись они в разные стороны в поисках пищи. Не было у них надежды, что
какой-то корабль заметит их и на нем они вернутся домой, потому что пустыня
эта находилась в стороне от всех морских путей; и каждому из этих людей
пришлось самому заботиться о своем пропитании. Разошлись они в разные
стороны, и купеческий сын тоже направился в глубь пустыни. Долго шел он и
настолько удалился от берега, что, когда захотел было возвратиться, не смог
найти дорогу назад; и чем сильнее хотелось ему вновь выйти к морю, тем
упорнее затягивала его пустыня в свои владения. Понял наконец юноша, что
назад ему уже не вернуться, и продолжал идти куда глаза глядят. Для защиты
от диких зверей смастерил он себе лук. Долго скитался по пустыне сын купца,
время от времени находя по пути что-то съедобное, и бродил так до тех пор,
пока пустыня не кончилась. Увидел юноша плодовые деревья, услышал журчание
ручья, но людей и в этом месте не оказалось.
Наелся он и напился и решил остаться там навсегда: чувствовал он, что
тяжело ему будет теперь вернуться к людям, да и кто знает - если уйдет он
отсюда, найдется ли где-нибудь другое такое место?.. Деревья там были
усыпаны плодами и воды было в избытке, и так хорошо было сыну купца в этом
благодатном уголке, что подумал он: "Останусь жить здесь до самой смерти!"
Выходил он со своим луком охотиться на зайцев и оленей, так что в мясе у
него не было недостатка, ловил в ручье рыбу, которая была хороша на вкус, и
готов был жить в этом прекрасном краю до конца своих дней. Между тем
император, полагавший, что сына купца казнили и он навсегда избавился от
него, решил, что теперь ничто не мешает ему выдать свою дочь замуж. Объявил
он ей, что ищет для нее женихов среди царей; отдал он в ее распоряжение один
из своих дворцов, и стала принцесса в нем жить, пригласив к себе княжеских
дочек фрейлинами. Проводила она время, играя на музыкальных инструментах,
как это приличествует дочерям монархов.
Когда заговаривали с нею о сватовстве, отвечала принцесса, что не
желает и слышать об этом, - пусть, мол, тот, кто хочет жениться на ней, сам
придет к ней во дворец.
В совершенстве владела дочь императора искусством стихосложения.
Устроила она в своем дворце особое возвышение, на которое должен был
подняться каждый претендент на ее руку и продекламировать сочиненную им в
честь своей избранницы любовную поэму.
Стали приезжать к принцессе цари, мечтавшие жениться на ней,
поднимались на возвышение и декламировали свои стихи, посвященные ей.
Каждому из них отвечала она поэмой о любви собственного сочинения, только
одни из женихов получали ответ из уст ее фрейлин, другие - те, к кому она
отнеслась более благосклонно, - удостаивались, не видя ее, услышать
стихотворный ответ из ее собственных уст, к третьим же, которые нравились ей
больше всех остальных, она выходила сама, открывала лицо и читала им свою
поэму о любви. Однако после всего этого говорила она каждому из них одну и
ту же фразу:
- И все же воды не смыкались над тобою!
И никто не понимал, что принцесса хотела сказать этими словами.
Когда открывала она царям свое лицо, те падали ниц, ослепленные ее
красотой. Одни из них теряли сознание, другие сходили с ума, потрясенные ее
небывалой красою, пораженные в самое сердце любовью к императорской дочери.
Несмотря на всю опасность, сопряженную с таким сватовством, не переставали
цари приезжать к ней во дворец, но каждому из них отвечала она то же самое:
- И все же воды не смыкались над тобою!..
А сын купца между тем обживал благословенный уголок, в котором
поселился, устроил себе там место для отдыха и много времени проводил, играя
на самодельных музыкальных инструментах и слагая стихи: на все это, как и
принцесса, он был большим мастером. Инструменты он изготовил себе из дерева
подходящей породы, струны сделал из жил разных животных; играл он и пел, и
перечитывал письмо императорской дочки, которое получил в темнице, и
вспоминал все, что с ним приключилось с тех пор, когда отец его еще был
богатым купцом, и до сего времени.
Взял он однажды это письмо, нашел дерево с расщелиной, расчистил ее и
спрятал в ней листок; сделал он на том дереве пометку, чтобы его было легко
отыскать, и вернулся к себе.
Но вот однажды разразилась буря, ураганный ветер повалил все деревья,
которые росли в том краю, и никак не удавалось юноше разыскать то из них, в
котором спрятал он письмо. И пометка, сделанная им, не могла ему помочь: все
деревья, упавшие на землю, а было их великое множество, - были похожи друг
на друга, и задача разыскать среди них то, в котором он устроил тайник,
представлялась непосильной - не разбивать же ему каждый ствол в поисках
спрятанного листка!
Горько рыдал пришедший в отчаяние юноша, и стало ясно ему, что если он
останется жить здесь, то непременно сойдет с ума от великого несчастья,
которое его постигло. Решил он покинуть эти места: будь что будет, но уйти
отсюда он обязан, ибо опасно ему оставаться тут наедине со своим горем.
Положил он в котомку мясо, набрал плодов с деревьев и пошел куда глаза
глядят, оставляя по дороге знаки, по которым он мог бы снова когда-нибудь
найти это место. Через некоторое время пришел юноша к человеческому жилью.
Встретил он там людей и спросил у них:
- Что это за страна?
Ответили они ему:
- Слышали ли здесь об императоре?
- Да, - сказали они.
- А об императорской дочери-красавице?
- Слышали. Никому не удается жениться на ней, потому что она всех
женихов отвергает.
Подумал юноша и решил, что самому ему не следует идти к принцессе.
Пришел он к царю той страны, в которой оказался, и раскрыл перед ним свою
душу: рассказал купеческий сын, что он - жених императорской дочери и из-за
него она не хочет выходить замуж ни за кого другого. Но так как самому ему
невозможно явиться к ней, он готов открыть царю тайну семи условных знаков,
обладая которой, тот, приехав к принцессе, сможет удостоиться ее руки. В
обмен на эту тайну попросил юноша денег.
Сразу стало ясно царю, что человек этот говорит правду, потому что
выдумать такую историю попросту невозможно. Понравилось ему это предложение,
и согласился он. Стал тут царь рассуждать: "Если я привезу императорскую
дочку, а юноша этот останется жить здесь, он будет мешать мне. Может быть,
убить его? Но как я могу казнить человека, который сделал мне добро!"
Обдумав все, выслал царь купеческого сына за двести миль от своей столицы.
"За что он изгнал меня? - рассердился юноша. - За то добро, которое я
ему сделал?"
Пошел он тогда к царю той страны, в которой очутился, и рассказал ему
свою историю. Раскрыл он ему тайну семи условных знаков и добавил к ним еще
один знак, известный принцессе. Попросил он царя поторопиться и отправиться
в путь немедленно: может быть, удастся тому опередить первого царя. И все же
в любом случае, считал юноша, знание дополнительного знака давало царю
преимущество перед соперником.
Но и этот царь рассудил так же, как и первый, и выслал купеческого сына
за двести миль от своей столицы. Разгневанный, пошел тот к царю соседней
страны, в которой оказался, и рассказал ему обо всем, что с ним
приключилось...
Собрался тем временем первый царь и поспешил к императорской дочери.
Явился он во дворец красавицы и сложил там поэму в ее честь. Весьма
хитроумно вставил он в эту поэму упоминания о всех семи местах, которые были
свидетелями клятвы жены бедняка. Однако законы стихосложения, которыми он
пользовался, сочиняя эти стихи, не дали ему возможности перечислить все семь
убежищ в правильном порядке.
Поднявшись на возвышение, продекламировал царь свою поэму. Услышав
упоминания об этих семи убежищах, принцесса была потрясена и сказала себе:
"Вот он, мой суженый!" Одно лишь смущало ее: то, что места эти он упомянул
не по порядку. Решила она, что, очевидно, форма поэмы помешала ему соблюсти
это условие. "Да, это он, жених мой!" - подумала девушка и ответила ему
письмом, что готова выйти за него замуж.
Поднялся во дворце радостный переполох: наконец-то принцесса-красавица
нашла себе жениха! Начали уже готовиться к свадьбе, но тут внезапно
объявился новый жених - второй из трех царей, у которых побывал купеческий
сын. Узнав о том, что принцесса уже сосватана, не отступился царь и сказал:
- После того, как она выслушает меня, ее планы изменятся! Поднялся он
на возвышение и продекламировал свою поэму, в которой все семь убежищ были
перечислены по порядку, и, кроме того, был упомянут в стихах еще один знак,
известный принцессе. Еще больше, чем в первый раз, была потрясена дочь
императора и спросила его:
- Откуда же предыдущий жених узнал о нашей тайне?
"Если я расскажу ей правду, - подумал второй царь, - это повредит мне".
- Не знаю, - ответил он.
Растерялась принцесса: ведь в стихах предыдущего жениха было упоминание
о местах-свидетелях! Каким образом посторонний человек мог узнать об этом?!
Несмотря на все это, решила она что этот второй и есть ее истинный
жених, ведь все семь убежищ он назвал в своих стихах по порядку, а кроме
того, был известен ему еще один тайный знак. Подумала она, что первый жених,
должно быть, по чистой случайности вставил в свою поэму эти семь слов. Но,
несмотря на все это, решила принцесса замуж пока ни за кого не выходить...
А сын купца, разгневанный тем, что первые два царя его прогнали, попал,
как уже говорилось, к третьему царю и рассказал тому о том, что с ним
приключилось. Раскрыл он тайну семи условных знаков и ему, прибавив к ним
еще несколько, известных одной лишь принцессе. Более того, рассказал он царю
о том, что было у него письмо, где были нарисованы все семь убежищ.
Посоветовал он царю сделать такой же рисунок и передать его императорской
дочери.
Но и тот поступил так же, как и предыдущие цари: изгнал юношу за двести
миль от своей столицы, а сам поспешил к принцессе.
Когда добрался он туда, то узнал, что во дворце уже находятся два
жениха. Никто не мог понять почему, но всем было ясно, что дочь императора
предпочитает этих двух всем другим.
Узнав об этом, не отступился третий царь и сказал:
- После того, как она выслушает меня, ее планы изменятся!
Поднялся он на возвышение и продекламировал свою поэму, и оказалось в
ней еще больше условных знаков, чем в стихах двух первых царей. Передал царь
для принцессы и листок с рисунком. Увидев его, была потрясена она еще
сильнее, чем раньше, и перепугалась так, что окончательно растерялась: ведь
и о каждом из двух предыдущих женихов она думала, что это - ее суженый.
Объявила она тут, что больше никому не поверит, пока не принесут ей ее
собственное письмо...
Тем временем сын купца подумал: "Надоело мне, что изгоняют меня
отовсюду! Отправлюсь-ка я сам к своей невесте, может быть, мне и повезет!"
Добрался он до ее дворца и попросил придворных передать принцессе, что
явился претендент на ее руку, чтобы прочитать ей свою поэму, услышав
которую, она согласится стать его женой.
Поднялся юноша на возвышение и продекламировал свою поэму, в которой
были упомянуты и семь условных знаков, и множество других, дополнительных,
известных лишь им двоим еще с той поры, когда они ходили вместе в школу.
Рассказал он ей обо всем: о том, что это он послал к ней трех царей, о том,
что случилось с ее письмом, которое он спрятал в расщелине дерева, обо всех
своих скитаниях.
Но и ему не поверила императорская дочь: ведь и у него, как и у трех
предыдущих женихов, не было ее письма; и не узнала она его - ведь столько
лет прошло с тех пор, как они виделись в последний раз! Вновь подумала она,
что поверит лишь тому, кто принесет ей ее собственное письмо, а на условные
знаки, которые стали известны многим, не будет больше обращать внимания.
Увидев, что принцесса ему не поверила, сообразил купеческий сын, что
оставаться ему во дворце нет смысла, да и опасно: император мог проведать,
что он находится здесь, и убить его. Решил он снова вернуться в те дикие
места, где жил все последнее время, чтобы провести там годы, которые ему
остались.
После долгих странствий добрался, наконец, сын купца до своего
затерянного в пустыне жилья. Немало лет прошло с тех пор, как начались его
приключения, и сейчас ему хотелось лишь одного: вновь поселиться в своем
уголке и жить там до самой смерти. Немало размышлял он о смысле жизни
человеческой в этом мире и пришел к выводу, что остаться здесь - это самое
лучшее, что он мог бы себе пожелать. Снова стал жить он на прежнем месте,
питаясь плодами, как и в былые годы...
Один разбойник, промышлявший на морских путях, прослышал о
принцессе-красавице и надумал ее похитить. Сам он ее в жены взять не мог,
потому что был скопцом, но рассчитывал продать ее какому-нибудь царю за
большие деньги. Стал готовиться разбойник к похищению, а так как был он
человеком отчаянным, то жизнью своею не дорожил, как и все разбойники:
повезет - хорошо, не повезет - тоже ничего страшного.
Накупил он уйму разных товаров, а кроме того, смастерил из золота
больших птиц - да так искусно, что всем казались эти птицы живыми. Сидели
птицы на золотых колосьях, и то, что колосья под ними не ломались, уже само
по себе было чудом. Так хитроумно сделал разбойник этих птиц, что умели они
у него исполнять разные мелодии: одна щебетала, другая чирикала, третья
издавала трели. Однако все это было лишь ловким трюком: в той же каюте, где
находились птицы, были спрятаны люди и с помощью невидимых глазу проволочек
управляли птицами так искусно, что казалось те поют сами.
Завершив все приготовления, отплыл разбойник на своем корабле к берегам
страны, в которой жила дочь императора, и, оказавшись в виду города, где она
находилась, бросил якорь.
Представился он там богатым купцом, и люди стали приходить к нему и
покупать дорогие товары, привезенные им. Так торговал он более трех месяцев,
и от покупателей, приобретавших у него красивые вещи, не было отбоя.
Захотелось и императорской дочери купить себе что-нибудь. Пригласила
она его с товарами к себе во дворец. Ответил ей разбойник, что по домам
покупателей свои товары не разносит - даже если речь идет о дочери самого
императора, - тот, кто хочет что-либо приобрести, пусть сам приходит к нему,
и никому не удастся заставить его изменить своему правилу.
Решила принцесса пойти к этому человеку. Тут надо сказать, что она,
выходя за покупками, прикрывала свое лицо, чтобы никто не увидел его: ведь
любому было достаточно лишь взглянуть на ее красоту, чтобы потерять
сознание.
Прикрыла дочь императора свое лицо и теперь, отправляясь к купцу; взяла
она с собой придворных дам, и стража сопровождала их.
Пришла она к торговцу и накупила у него всякой всячины. Когда стала
принцесса собираться домой, сказал он ей:
- Приходи ко мне снова, и я покажу тебе кое-что получше, нечто совсем
необыкновенное.
И возвратилась императорская дочь во дворец.
Через какое-то время снова посетила она купца, вновь накупила у него
разных товаров и вернулась домой. За те месяцы, что корабль разбойника стоял
у берега, приходила туда принцесса не раз, посещать торговца вошло у нее в
привычку.
Однажды, когда она явилась к нему, повел ее разбойник в каюту, где
находились золотые птицы. Открыл он дверь - и увидала императорская дочь это
необычайное зрелище.
Захотела и свита ее войти внутрь, но разбойник, обращаясь к принцессе,
воскликнул:
- Им нельзя! Этого я не покажу никому, кроме тебя - дочери императора!
Никого другого я в каюту не пущу!
Впустил он принцессу внутрь, вошел сам и запер за собой дверь. Не
раздумывая долго, схватил разбойник свою гостью, заставил ее залезть в мешок
и раздеться там; отобрав все ее вещи, он нарядил в них одного из своих
матросов, прикрыл ему лицо и вытолкнул из каюты:
- Ступай!
Не успел опомниться этот матрос, как оказался снаружи. И так как лицо
его было прикрыто, стража приняла его за принцессу и повела к выходу, а
матрос, не понимающий, на каком он свете находится, покорно шел с ними.
Так дошли они до покоев императорской дочери, и когда он открыл свое
лицо, все увидели, что это простой матрос.
Поднялся тут во дворце страшный переполох. Когда стало ясно, что матрос
сам не понимает, что произошло, ему надавали пощечин и выгнали вон.
А разбойник, похитивший дочь императора, предвидя, что за ним снарядят
погоню, сошел с корабля вместе со своей пленницей и укрылся с ней в канаве с
дождевой водой: переждать там, пока суматоха не прекратится.
Прежде чем сойти на берег, отдал он своим матросам, оставшимся на
корабле, такой приказ:
- Рубите якорный канат и немедленно удирайте! - понимал он, что погоня
вот-вот будет здесь. - Стрелять по нашему судну они не осмелятся - ведь они
думают, что принцесса находится на корабле. Они будут стараться догнать вас,
поэтому отплывайте немедленно! Но если они вас и схватят, то тоже ничего
страшного!
Такая уж натура у разбойников, что нисколько не дорожат они своей
жизнью.
Так все и произошло: из дворца, охваченного паникой, сразу же выслали
за ними погоню, догнали корабль, но дочери императора на нем не оказалось.
Сидела она вместе с разбойником в канаве с дождевой водой, и тот
запугивал ее:
- Не вздумай кричать, чтобы привлечь внимание людей! Я рисковал своей
шкурой, чтобы тебя заполучить! Если я потеряю тебя, если тебя у меня отберут
жизнь мне моя тогда не нужна будет. Так что если ты кричать начнешь - я тебя
сразу же задушу, а там будь что будет! Берегись, я ведь жизнью своей не
дорожу!
Перепугалась принцесса, услышав эти слова.
Через некоторое время выбрались они из канавы, и разбойник повел свою
пленницу в город. Но и в тех местах, где проходили они, их тоже искали.
Увидел это разбойник и вновь спрятался с ней, на этот раз - в микве.
Выйдя оттуда, отправились они дальше и пришлось им там спрятаться в
другом водоеме; так продолжалось до тех пор, пока не перебывали они во всех
семи убежищах - таких же, как те, где прятались когда-то купец с матерью
принцессы, и которых та призывала в свидетели своей клятвы.
Так добрались они до моря, и стал искать там разбойник какое-нибудь
судно - хотя бы рыбацкую лодку, чтобы выбраться на нем из этой страны.
Удалось ему найти один корабль, и поднялся он на палубу вместе с
императорской дочерью, которую нарядил матросом, потому что боялся, как бы
ее у него не отобрали силой. Как уже говорилось, был этот разбойник скопцом
и сам не мог жениться на принцессе, он намеревался лишь продать ее
какому-нибудь царю.
Вышел корабль в открытое море.
Вскоре начался шторм; выбросил он судно на какой-то пустынный берег, и
оно разбилось о камни.
Выбрались разбойник и его пленница на сушу и попали в ту самую пустыню,
где жил сын купца. Был этот разбойник опытным моряком и сразу понял, что
берег этот находится в стороне от всех морских путей. Оказавшись в этом
месте, перестал он бояться, что принцессу у него кто-нибудь отнимет, ослабил
свой строгий надзор, и разошлись оба в разные стороны на поиски пищи.
Расстояние между ними все увеличивалось, и спохватился вскоре разбойник,
который шел своей дорогой, что дочь императора скрылась из виду. Стал он
громко звать ее, но та решила ему не отвечать. Подумала она: "Все это
кончится тем, что разбойник продаст меня. Не стану откликаться! А если он
меня вновь разыщет, то отвечу ему, что не слышала его криков. Все равно он
меня не убьет: он думает лишь о том, чтобы продать меня". Так и не
отозвавшись, пошла принцесса дальше, а разбойник искал ее повсюду и не мог
найти. Бродил-бродил он по пустыне до тех пор, покуда не разорвали его дикие
звери.
Шла императорская дочь все дальше и дальше, время от времени находя по
пути что-то съедобное, пока не вышла к тому месту, где жил купеческий сын.
Когда встретились они, то он ее не узнал: за время скитаний отросли у
нее длинные волосы, к тому же и одета она была матросом. Не узнала и
принцесса своего суженого.
Завидев матроса, обрадовался сын купца новому человеку и спросил:
- Откуда ты и как попал сюда?
Услышал он в ответ:
- Плыл я на корабле одного купца, и наше судно разбилось во время
шторма. А ты как тут очутился?
Рассказал он, что оказался в этих краях тоже из-за купца.
Стали они жить в том месте вдвоем.
...После того, как императорскую дочь похитили, мать ее пришла в
отчаяние, головой о стену билась, потеряв свое дитя. Поедом ела она своего
мужа, обвиняла его:
- Когда-то ты из-за гордыни своей погубил юношу, а теперь вот наша дочь
пропала! В ней было все наше счастье, вся наша удача, а теперь, когда мы
лишились ее, что у меня осталось?!
Без конца изводила она императора своими упрека ми. Ему самому,
конечно, тоже было очень горько, что не усмотрел за дочкой и ее похитили, а
тут еще и жена своими попреками не давала ему покоя. И разгорелись между
супругами вражда и взаимная ненависть. Надоело слушать императору неприятные
вещи, которые говорила ему жена, и однажды он разгневался настолько, что
решил прогнать ее. Отдал он ее под суд; судьи приговорили императрицу к
изгнанию и отправили в ссылку.
Вскоре после этого затеял император войну и проиграл ее. Обвинил он в
этом своего полководца.
- Из-за твоих ошибок мы потерпели поражение! - сказал он генералу и
отправил его в изгнание.
Начал тут император новую войну, но и в ней ему не было удачи, и снова
он взвалил вину на своих военачальников и наказал их изгнанием. Так он
расправился со многими своими полководцами.
Увидели его подданные, что творит император дикие вещи: сначала изгнал
императрицу, затем генералов... Решили они сделать наоборот: императрицу
вернуть из ссылки, чтобы она правила страной, а его самого изгнать. Так они
и поступили: императора прогнали, супругу его вернули и посадили на престол,
и первое, что та сделала, - послала за купцом и его женой, которых разорил
император, и взяла их к себе во дворец.
Когда вели императора в ссылку, обратился он к своим стражникам:
- Отпустите меня! Ведь я все же был вашим императором! Немало добра я
вам сделал - окажите же и вы мне милость и освободите меня. В страну эту я
больше не вернусь, и опасаться вам нечего. Отпустите меня, позвольте мне
уйти! Дайте мне прожить на свободе те немногие годы, которые мне еще
остались!
Отпустили его стражники, и пошел он куда глаза глядят.
Несколько лет провел он в скитаниях и однажды вышел к морю; сел он там
на корабль, и налетевший шторм отнес судно к той самой пустыне, где жили
дочь императора и купеческий сын. Добрался он до места, в котором они
находились, и не узнали ни они его, ни он их: так обросли все трое волосами
за время своих многолетних скитаний.
- Откуда ты и как попал сюда? - спросили они его.
Ответил он:
- Купец был причиной тому, что я здесь очутился. А вы как оказались
тут?
- И каждый из нас тоже из-за купца.
Стали они жить там втроем, ели и пили все вместе и играли на
музыкальных инструментах - ведь император тоже был обучен, как и они, этому
искусству.
Купеческий сын, который жил там дольше других, был из всех троих самым
ловким; он ходил на охоту и приносил остальным мясо, которым они питались.
Деревья, стволы которых они использовали для разведения огня, ценились в
городах дороже золота.
- Как хорошо было бы прожить здесь всю жизнь! - обращался сын купца к
своим товарищам. - Все блага, которые есть у горожан в целом мире,
невозможно сравнить с тем, что есть тут. Лучше всего для каждого из нас, -
убеждал он их, - провести остаток жизни здесь!
- Какие блага были в городе у тебя самого, если тут тебе еще лучше
живется? - спросили они у него.
В ответ он рассказал товарищам о том, что отец его был богатым купцом и
у них ни в чем не было недостатка, а теперь вот он живет здесь и тоже ни в
чем не нуждается. Не переставая, убеждал он их в том, что этот
благословенный уголок - лучшее в мире место для человека.
- Приходилось ли тебе слышать об императоре? - спросил его отец
принцессы.
- Приходилось! - ответил купеческий сын.
- А о его дочери-красавице?
- И о ней слышал! Император этот - убийца! гневно воскликнул сын купца.
- Почему ты его называешь убийцей? - спросил тот.
- Из-за его жестокости и гордыни я оказался здесь!
- Как это произошло?
Решил купеческий сын, что бояться ему здесь некого, и рассказал всю
историю, которая с ним приключилась.
Спросил его отец принцессы:
- Как бы ты поступил, если бы император оказался в твоих руках? Стал бы
ты ему теперь мстить?
- Нет, - ответил сын купца, который был человеком добрым и отходчивым.
- Более того - я стал бы о нем заботиться, как, к примеру, забочусь о тебе.
Стал тут его собеседник вздыхать и охать:
- Ах, какая бедная, горькая старость выпала на долю императора! Слышал
я, что пропала у него дочь-красавица, а самого его изгнали.
- Это случилось из-за его собственной жестокости и гордыни! -
воскликнул купеческий сын. - Он сам погубил и себя, и свою дочь! И я
оказался здесь из-за него!
Снова спросил его император:
- Неужели ты не стал бы ему мстить, если бы он оказался в твоей власти?
Вновь ответил ему сын купца:
- Не стал бы. Я отнесся бы к нему точно так же, как отношусь к тебе.
Открылся тогда перед ним тот, рассказал, что он и есть император, и
поведал обо всем, что с ним произошло.
Бросился тут купеческий сын обнимать и целовать его, и принцесса
слышала и видела все это.
Тут нужно сказать, что у сына купца вошло в привычку каждый день
осматривать в поисках письма по три ствола, поваленных бурей, и помечать их
особым знаком. Валялись там многие тысячи деревьев, и он ставил на стволах,
которые успел проверить, мету, чтобы на следующий день не возвращаться к
ним. Ежедневно выходил он на поиски в надежде найти письмо принцессы, и
каждый раз, когда возвращался, глаза его были влажны от слез, потому что
вновь его поиски оказывались безуспешными.
- Что ты ищешь среди деревьев? - спросили его товарищи. - И почему ты
возвращаешься с заплаканными глазами?
Рассказал им тогда сын купца всю свою историю: о том, что получил от
принцессы письмо, которое спрятал тут поблизости в расщелине одного из
деревьев, и о том, что случилось во время бури.
- Я все еще надеюсь, что мне удастся разыскать это письмо, - сказал он
им.
- Завтра, когда ты отправишься на поиски, и мы пойдем с тобой, -
предложили они. - Может, нам удастся его найти.
Так они и сделали. Вышли они на следующий день все вместе, и принцесса
нашла в одном из стволов утерянное письмо. Развернула она листок и увидела,
что это - ее собственное послание. "Как мне теперь поступить? - стала
размышлять она. - Если я признаюсь ему в том, что я - его невеста, и
переоденусь - моя красота вновь вернется ко мне, я стану такой же, какой
была раньше, и жених мой может потерять сознание и даже умереть! Да и
свадьба наша должна быть сыграна по закону, а здесь нам не удастся устроить
ее подобающим образом".
Подошла она к купеческому сыну и отдала ему письмо, сказав:
- Посмотри, что я нашла. Увидев письмо, упал тот в обморок. Привели они
его в чувство, и радости всех троих не было границ.
- Но что толку с того, что письмо нашлось! - воскликнул сын купца. -
Как мне теперь найти принцессу, ведь разбойник, который ее похитил,
наверняка успел продать ее какому-нибудь царю! Никакой пользы это письмо уже
принести не может. Суждено мне, видно, остаток моих дней провести здесь.
Протянул он принцессе письмо и сказал:
- Возьми его. Может быть, тебе удастся ее разыскать и жениться на ней.
Взяла принцесса письмо и предложила купеческому сыну:
- Пойдем вместе! Я найду ее, и возьму в жены, и поделюсь с тобою
богатством, которое у меня будет.
Понял тот, что матрос с его умом наверняка достигнет желаемой цели, и
согласился пойти вместе с ним. Но не оставлять же императора одного - ведь в
страну свою ему было страшно возвращаться, - и предложили они ему
отправиться в путь вместе.
- Я непременно разыщу принцессу и женюсь на ней, - сказала ему дочь. -
И тогда тебе нечего будет бояться, подданные твои еще попросят тебя
вернуться. Вышли они втроем в дорогу, дошли до берега моря, договорились с
капитаном одного судна и вернулись в свою страну, которой правила
императрица.
Когда корабль, добравшись до столицы государства, встал на якорь,
принцесса сообразила, что если она внезапно появится перед матерью, та
может, не дай Б-г, умереть. Пошла она во дворец и попросила передать
императрице, что ее хочет видеть человек, у которого есть сведения о судьбе
ее пропавшей дочери. Провели ее к матери, и рассказала ей принцесса,
переодетая матросом, о том, что произошло с нею самой, поведала всю свою
историю.
- Дочь твоя сейчас находится здесь, - сказала она напоследок и,
наконец, открыла матери всю правду: - Она стоит перед тобою! И купеческий
сын, жених мой, тоже вернулся сюда. Одного лишь я прошу у тебя: позволь и
отцу моему снова жить во дворце!
Не хотелось матери исполнять эту просьбу: не прошел ее гнев на мужа,
который был виною всему случившемуся, но вынуждена была она уступить из
любви к дочке. Послали за императором в тот край, куда он был сослан, но не
нашли его там, а тем временем принцесса сообщила матери, что отец тоже
вернулся вместе с ними.
Сыграли тут во дворце свадьбу, и радости всех не было границ. Получили
новобрачные императорскую корону, все человечество признало их власть над
собою, и стали они царствовать над целым миром.
Амен и амен!
Старый император, который был виновен во всем происшедшем, так и не
вернул себе утраченное положение.
Купец же достиг такого могущества, какого у него не было и в лучшие
времена, - ведь был он отцом самого императора!
Комментарий к рассказу
"Купец и бедняк"Сюжет этой истории придуман раби Нахманом, хотя он и использует в нем
распространенные сказочные мотивы, органично вплетенные в повествование и
сливающиеся с ним. Сюжетную ткань отличает внутреннее единство, центральная
тема красной нитью проходит через всю историю. Эта тема - мессианское
Избавление и мессианство как таковое, а также трудности, с которыми
сталкивается Машиах. В историю вплавлены автобиографические детали: такие,
как, например, представление главного героя юношей - намек на личность
автора. В центре повествования стоит внутренняя связь Кнесет Исраэль (в
сущности, Шхины) с Машиахом. За занимательной фабулой сказочной истории
таится смелая попытка объяснить сущность мессианства и даже лжемессианства,
пустых грез об Избавлении во всех поколениях.
Образы купца и бедняка, с одной стороны, навеяны реальными
историческими прототипами, а с другой - это важные элементы единой символики
повествования. Купец - цельная, совершенная личность. Его богатство скорее
внутреннее, нежели внешнее; оно в первую очередь духовное. В то же время
бедняк беден во всех отношениях: скуден разумом и нищ духом. Его внезапное
возвышение ничего не изменяет. Два персонажа олицетворяют два типа людей:
возвышенные, одухотворенные натуры и простой люд.
Жена бедняка символизирует положительные качества простонародья:
скромность, душевную теплоту, верность моральным ценностям. Опасение купца,
что его духовное богатство будет отнято у него и заменено нищетой бедняка,
бросается в глаза не только при первом чтении рассказа. При внимательном
анализе смысл этого опасения углубляется. Один из цадиков сказал, что в
некоторых поколениях простые люди становятся выше аристократов духа во всех
отношениях - материальном и духовном, тогда как те, напротив, опускаются на
самое дно - и также во всех смыслах.
Жена бедняка, символизирующая потомков праотца Яакова, похищена
чужеземным генералом и уведена в первое изгнание египетское. Купец, человек
редкого великодушия, подобен Моше, который чувствует, что обязан освободить
народ из рабства. На первый взгляд это предприятие представлялось
неисполнимым. И тем не менее, исход из Египта совершился благодаря великой
отваге, граничившей с безрассудством: встать и уйти, а там - будь что будет!
Мудрецы Израиля говорили, что еврейский народ удостоился избавления не за
собственные заслуги, ибо в духовном отношении пал столь низко, что едва ли
заслуживал освобождения. Эту тему раби Нахман открыто трактует в
"Ликутей-Маhаран". Освобождение таит в себе не только физические, но и
духовные опасности, из которых главная - соблазн вернуться в Египет, к
"горшкам с мясом". Поэтому Исход совершается не кратчайшим путем, а в
несколько стадий, соответствующих тайным убежищам. Семь таких убежищ
символизируют семь нижних сфирот. Изобилие воды в каждом из них говорит о
ступени эманации. В повествовании об Исходе сыны Израиля также проходят
через семь источников вод (29). И с каждым связаны события, обновляющие
Завет Избавителя избавленным и клятву верности (30), связывающую их с
момента Исхода, ибо именно память об этом событии, об испытаниях и бедах,
сопровождавших его, образует вечную связь между Израилем и Всевышним, служит
архетипом для всех последующих спасений, во все времена.
Дочь, родившаяся у бедной четы, символизирует, как и ее мать, Кнесет
Исраэль (Шхину); однако, если мать - это Кнесет Исраэль в простоте и
бедности, т.е. терпя лишения во всех поколениях еврейского народа, то дочь -
"Тиферет Исраэль", краса и гордость Израиля. Она олицетворяет красоту и
совершенство Шхины, которую называют "дочь Сиона" и "дочь Иерусалима", а сын
первого избавителя (31) - это и есть Машиах, последний избавитель (32).
Кнесет Исраэль больше не жена бедняка, самая презираемая нищенка. В ней
воплотилась вся красота мира, она приносит сказочную удачу, и все народы
домогаются ее. "Израиль истинный" становится влекущим символом не только для
евреев, но для всех людей. Все народы жаждут приобщиться к откровению Шхины,
ибо в конечном итоге не только Израиль, а весь мир питается из этого
источника, и люди чувствуют, что именно из него они черпают жизненность.
Ведь Шхина, в сущности, олицетворяет красоту и благополучие всего мира,
именно потому все тянутся к ней.
Однако этой драгоценностью обладает не купец, а бедняк. Не
одухотворенного праведника возвышает она, а простолюдина ведет к вершинам
успеха. Удача сопутствует ему благодаря сверхчеловеческой (в оригинале -
"вовсе не человеческой" - Прим. пер.) прелести его дочери, воплощению Шхины
и Кнесет Исраэль в ее красе и славе. В то же время дела купца приходят в
упадок, и он скатывается все ниже, ибо с ним не делятся ни благополучием, ни
красотой. И юноша, его сын, истинный Машиах, оказывается не ко двору, так
как, достигнув вершин процветания благодаря красоте своей дочери, ее отец,
сказочно разбогатевший, но духовно оставшийся нищим, уже не желает
Избавления. Что ему до связи между Кнесет Исраэль и Машиахом, когда он
властвует над миром и вполне доволен материальными приобретениями! Однако
жена Императора - народ Израиля в его простоте и верности - не забыла
первого избавителя и помнит обещание, данное избавителю последнему. И она
заставляет свою дочь поклясться, что та навсегда сохранит верность истинному
избавителю, нетерпеливо ожидаемому Машиаху, и не свяжет себя никакими иными
обещаниями и обязательствами. И тогда Кнесет Исраэль вручает Машиаху знак,
по которому она сможет его узнать: память о первом Избавлении. Ибо
окончательное Избавление - лишь иная грань первоначального. Машиах хранит
свидетельство, написанное рукой его избранницы - Шхины, она же Кнесет
Исраэль. Лишь ему известна ее тайна и ведом путь к освобождению. Избавление,
врученное в руки Машиаха, и буря, которая забрасывает его далеко от
населенных мест, в измененной форме хорошо известны из многих источников.
Эти источники описывают похищение родившегося Машиаха, которого подхватывает
налетевший ураган и уносит прочь от людей. И с той поры он ожидает в своем
убежище, в райском саду, часа благоволения.
Рассказ о сватовстве влюбленных в принцессу царей иносказательно
повествует о множестве попыток узреть Шхину, предпринятых величайшими
праведниками и мыслителями разных поколений. Каждому дозволено спеть перед
нею песнь своей любви. Однако Шхина не является им, ибо для недостойного
лицезрение ее смертоносно. Вспомним известный талмудический рассказ (33) о
четырех мудрецах, вошедших в Пардес (34), чтобы увидеть лик Шхины. Один из
них "вошел - и сошел с ума", другой "вошел и умер", третий "вошел - и начал
ломать там ветви". И лишь один из них "вошел с миром и вышел с миром", узрев
лик Шхины.
Итак, многие пытаются заполучить в жены удивительную красавицу,
стремятся связать себя со Шхиной в этом ее проявлении. Однако Кнесет Исраэль
дожидается того, кому она предназначена, и потому претенденты на ее руку не
допускаются близко к ней даже после того, как им позволено предстать перед
ее очами. Ибо Б-жественная красота может оказаться губительной для них. В
Талмуде недаром рассказывается, что лишь немногие избранные способны вынести
малейшее лицезрение Шхины, не говоря о полном ее раскрытии. Те, кто пытается
увидеть ее, умирают или лишаются рассудка. Однако даже избранные из
избранных, те, кто достоин лицезрения, не могут встать рядом с Машиахом, ибо
не достигают его духовного уровня.
Сын купца - Машиах - обитает в своем райском саду, который он так
никогда бы и не покинул, если бы сохранил уверенность в том, что в любое
время может отыскать свою суженую, дочь царя. Однако ему запрещено вечно
оставаться в раю. Время от времени он должен пробуждаться и пробуждать
любовь. И потому вновь является вихрь (ветры, бури, ураганы символ зла, об
этом см., например, "Ликутей-Маhаран", 8) и валит деревья райского сада,
лишая купеческого сына послания принцессы - главного свидетельства, по
которому Кнесет Исраэль узнает своего Машиаха. Тогда он отправляется в мир,
чтобы попытаться освободить ее, не имея знаков. И тут мы видим, как в разных
поколениях появляются лжемессии, в руках которых - подлинные свидетельства.
Ибо Машиах безвестен и одинок, у него, как ему кажется, нет ни малейшей
надежды добиться встречи со своей нареченной. И тогда, в отчаянии, он
раскрывает часть своих тайн нескольким царям, одному за другим. Но те,
вместо того, чтобы помочь ему, используют услышанное в корыстных целях: сами
отправляются к царевне. Каждый пытается уверить ее, что он - ее суженый,
стремясь снискать себе корону Машиаха. Один за другим перед дочерью царя -
Кнесет Исраэль - предстают женихи-обманщики, лжемессии, каждый из которых
предъявляет знамения и знаки, принадлежащие истинному Машиаху. И поначалу
они помогают самозванцу снискать доверие даже у величайших мудрецов Израиля,
как это удалось, например, Бар Кохбе.
Каждому из лжемессий, возможно, довелось пережить момент истинного
откровения, когда он был призван к служению в качестве оруженосца грядущего
Машиаха, и потому каждый предъявляет более убедительные знаки, чем его
предшественник. Однако теперь наученный горьким опытом Израиль как огня
боится самозванцев, ибо в прошлом они не раз навлекали на народ страшные
беды. Страх и разочарование настолько велики, что оборачиваются
неготовностью принять истинного Избавителя, даже когда налицо все
свидетельства и признаки. От сына купца требуют сверхъестественного
доказательства: письма, написанного собственной рукой царской дочери. Того
самого, что он потерял... По мнению раби Нахмана, один-единственный раз в
истории истинный Машиах действительно явился, но от него потребовали
доказательств, которые он не мог предъявить. Кто именно в ряду исторических
личностей, претендовавших на это звание, действительно был Машиахом - эту
загадку раби Нахман оставил без разгадки...
Как нам еще предстоит увидеть, усилий одного Машиаха недостаточно,
чтобы привести Избавление. Дочери Царя, Шхине, ожидающей освобождения,
следует выйти навстречу Машиаху, чтобы стать достойной его. Она должна найти
своего избавителя, и муки изгнания - цена, которую ей приходится за это
заплатить.
Дочь, как и ее мать, не довольствуется одними воспоминаниями о
перенесенных ради нее страданиях. Она готова сама подвергнуться
преследованиям и бедствиям изгнания, хотя смысл и цель ее галута - иные.
В разбойнике, похищающем дочь царицы, воплотились все силы зла. В
оригинале истории разбойник назван словом "убийца", и в этом его суть. Он
сеет смерть, он и есть сама смерть, как сказано в Талмуде: "Он - Сатан
(Противоречащий), он - злое начало, он - сама смерть". Сам злобный убийца не
вожделеет к красавице, ибо он - бессильный скопец, таково кабалистическое
определение. Согласно воззрениям Кабалы, зло лишено самостоятельного
творческого начала, оно неспособно к настоящему рождению и созиданию. Об
этом сказано в книге "Зоhар": "Ситра ахара (35) - евнух, не способный к
оплодотворению". Убийца похищает царскую дочь не из вожделения к ней и тем
более не из любви, а с целью наживы, чтобы "продать" ее, т.е.
воспользоваться чужой жизненностью для своего паразитического существования.
Способ, которым злу удается соблазнить и похитить царевну, весьма характерен
и выдает его сущность владея сокровищами - золотом и серебром, - оно умеет
изготовлять из них искусные подобия жизни. Это изощренное умение как бы
компенсирует его собственную безжизненность. Силы зла недаром маскируются
под богатого "торговца" (36), ибо всякое зло основано на сделке: Сатан
предлагает человеку вожделенный предмет, а взамен требует душу.
Привлекательность, которую зло придает своему товару, столь велика, что даже
царская дочь не в силах устоять перед соблазном. Она попадает в ловушку
убийцы не сразу, а шаг за шагом. Зло проводит человека, которого запутывает
в свои тенета, через несколько стадий. Все начинается с пустяка, на который
едва ли стоит обращать внимание. Однако от раза к разу предмет вожделения
делается все привлекательней, влечение к нему усиливается, пока вера в
искусные подделки не побеждает. И тогда зло ставит перед человеком последний
соблазн: там, в запредельности зла, по ту его сторону, находится невиданное
чудо. Однако, чтобы достичь его, надо погрузиться в пучину зла, пережить его
сокровенную сущность. Когда жертва соблазна, решившись на это, доходит до
внутренних пределов зла, то обнаруживает - увы, как правило, слишком поздно,
- что там нет ничего, кроме ужаса абсолютной пустоты. Ибо в своей последней
ипостаси зло - всего лишь полная опустошенность и ничего более. И тогда
наступает время изгнания, галут. С царской дочери срывают роскошные одеяния
и швыряют ей взамен убогие лохмотья (37). Она лишается внешних атрибутов
своего величия, жалкое рубище - символ ее падения. Не довольствуясь этим,
злодей совершает подмену: переодевает в наряд царской дочери одного из своих
матросов (38). Бессмысленная фикция подменяет святость и откровение. Ибо
таковы приемы зла похищая истину, оно гримируется под нее, искусно скрывая
свою пустоту. Эту задачу злу облегчает таинственность, которой окутана
царская дочь: ведь ее лицо скрыто, немногие могут приблизиться к ней, она
открывается лишь достойным. Именно благодаря скрытности и недоступности
царевны простому матросу удается некоторое время носить ее одеяния, хотя он
совершенно не понимает происходящего с ним и вокруг него. Зло окутывает
покрывалом таинственности пустоту, прикрытую чужим именем, создает шедевры
фальсификации - многозначительные культы, до содержания, вернее,
бессодержательности которых нелегко докопаться. Подобно Шхине, зло
скрывается за завесой, но прячет за ней не прекрасное лицо откровения и
истины, а мертвый оскал пустоты. Матрос - невольный участник этой истории.
Его единственное назначение - занимать чужое место, которое само зло не
способно занять в силу своей абсолютной бессодержательности. Поэтому, когда
обман раскрывается, двойника, по сути дела, не за что наказывать - ведь он
сам был игрушкой в руках зла. Надавав ему пощечин, его с позором изгоняют.
Оказавшись в руках убийцы, царская дочь вынуждена скитаться вместе с
ним, подвергаясь лишениям и претерпевая муки. Похититель не дорожит
собственной жизнью, и она действительно ничего не стоит: это и не жизнь
вовсе, а призрак, ибо свою энергию, жизненные силы зло высасывает из добра.
Странствия похищенной дочери сродни скитаниям ее матери в пору бегства из
плена (39). Сходство усугубляется тем, что, подобно избавителю матери,
убийца не посягает на целомудрие дочери. Однако отражение перевернуто, суть
событий полярно противоположна в первом случае - избавление, подъем и
духовное возвышение, во втором - падение и плен. Для того, чтобы Кнесет
Исраэль, Шхина - была избавлена, недостаточно знания о первом изгнании.
Шхина сама должна пережить галут, чтобы заслужить Избавление, грядущее
следом. И потому в конечном итоге ее падение совершается ради будущего
подъема. У этого падения есть еще один важный аспект: извлечение из бездны
искр святости. Это происходит, когда похититель со своей жертвой попадают в
пустыню - место его погибели. Пустыня - аллегория "пустыни народов", именно
там занимается заря Избавления (40). Ибо подобно тому, как матрос был
облачен в царские одежды, царевна носит его наряд - одеяние низости. Однако
падение не бесконечно: достигнув самого дна, царская дочь останавливается, и
тогда зло утрачивает над ней власть (41). Неудивительно, что, упустив
жертву, похититель погибает, ибо лишается возможности паразитировать на ней.
Хищники набрасываются на него, и он исчезает из мира.
Тем временем в положении царской дочери произошли перемены. В этой
истории они более разительны, чем в предыдущей: царевна меняет женскую
одежду на мужскую. Женское начало пассивно, ныне же пришла пора активных
действий - таков смысл переодевания. Чтобы привести Избавление, необходимо
действовать самой, и ради этого царевна облачается в мужской наряд.
Скитания приводят ее в оазис, райский сад, где в уединении обитает
Машиах. Однако их встреча не означает развязки, ибо они не узнают друг
друга, каждый не убежден в достоверности другого. Царская дочь не до конца
уверена, что перед ней ее избранник, а Машиах не узнает в измененном обличье
ту, к которой стремилось его сердце.
Император, обобщенный тип невежественного выходца из низов, достигшего
процветания благодаря чужим заслугам, по-прежнему пребывает в уверенности,
что его собственные таланты привели его к богатству и власти. По этой
причине он противодействует Геуле. Но лишившись поддержки жены и дочери,
которым обязан всем, император быстро катится вниз. Как всякий человек,
вынужденный бороться за свое положение, он винит в своих неудачах других. В
конце концов низвергнутый император также вынужден отправиться в изгнание, а
на престол восходит его супруга, в которой воплощены лучшие черты простого
народа. Она готова принять Машиаха, когда тот явится. Таким образом "снизу"
почва для его прихода созрела. Тем не менее, для того, чтобы Избавление
свершилось, необходимо более прочное сцепление обстоятельств. Развенчанный
император также должен оказаться в оазисе посреди пустыни, в тайном убежище,
по существу, за пределами этого мира. Важно, чтобы он изменился.
Машиах кажется отчаявшимся. Создается впечатление, что он не жаждет
Избавления, отказался от надежды спасти мир. Он довольствуется созерцанием
высших миров, где дерево драгоценных пород идет на дрова. Там его истинная
жизнь. Своих спутников Машиах склоняет последовать его примеру и отказаться
от реального мира, откуда они явились, ради туманного мира грез, в котором,
правда, нет Избавления, но изгнание тоже не ощущается.
Однако и в своем духовном убежище Машиах не может избежать подобающей
ему роли лидера. Он узнает отца своей суженой и примиряется с ним. Бывший
император, вновь впавший в нищету, уже не в силах помешать приходу Машиаха;
Избавление распространится и на него, ибо он остается отцом своей дочери.
Кажется, что Машиах отчаялся в собственном приходе. Однако он до сих пор не
оставил попыток найти пропавшее письмо царевны. Надежда почти угасла в его
сердце, и все же, тем не менее, он продолжает искать письмо. Но тщетно - как
видно, ему не суждено найти его. В конце концов письмо находит та, чья рука
его написала, - царская дочь. Она не довольствуется страдательной ролью
пленницы, ожидающей Избавления, а активно способствует ему. Свидетельство,
найденное ею, важно и для нее самой, и для Машиаха, который разуверился в
своей миссии и не видит возможности освободить Шхину, похищенную силами зла,
как ему кажется, безвозвратно. Царская дочь понимает, что нельзя сидеть
сложа руки, надеясь на обещанный приход Машиаха, о котором написано в
книгах. Избавление не придет, если ничего не предпринимать ради него.
Избавитель давным-давно ожидает, когда те, кого он должен освободить, выйдут
ему навстречу. На их плечи ложится главная часть труда по спасению мира и их
собственному спасению. Таково условие прихода Машиаха. Таков его призыв к
миру и еврейскому народу: не ждать, что он явится извне, ибо главные
предпосылки Избавления должны созреть внутри. Царской дочери приходится
самой пройти через горнило изгнания, чтобы отыскать убежище Машиаха и
доказать ему, что он способен исполнить свое предназначение, что он -
истинный Избавитель.
Все готово для прихода Машиаха, который призван лишь помочь людям в их
усилиях. Его личность, как и его торжество, уже не настолько важны. Три
фактора, необходимые для прихода Избавления, наконец, соединились, и три
изгнанника могут вернуться в мир: император, чья низость в прошлом не лишила
его доли в Геуле, его дочь и истинный Избавитель, Машиах.
Царской дочери не только принадлежит самая активная роль в усилиях
привести Машиаха. Она также служит своего рода предтечей, предвещая его
приход. Лишь после того, как ее весть принята людьми, им открывается, кто
был вестником. После этого вестник исполняет свою первую миссию: водворяет
мир в царствующем доме, олицетворяющем все человечество. Как сказано у
пророка: "Вот Я посылаю вам Элияhу hа-Нави (в русской традиции -
Илья-пророк. - Прим. пер.) перед наступлением дня Г-спода, дня великого и
страшного. И обратит он сердце отцов к сыновьям, и сердце сыновей - к отцам
их, дабы не пришел Я и не поразил землю истреблением" (42). Вслед за
установлением всеобщего мира наступает завершающая стадия Избавления:
царская дочь раскрывает свое инкогнито и сочетается с Машиахом браком.
Старый император, олицетворяющий противников Геулы из числа невежд из
простонародья, не осужден на вечное изгнание. Однако прежнее величие отнято
у него навсегда. Отныне он займет подобающее ему второстепенное место. В то
же время первый избавитель - он же и последний - навеки сохранит свое
высокое положение. Сказано в трактате "Санhедрин", что Машиах и Давид будут
царствовать вместе.
Рассказ 4
О СЫНЕ ЦАРЯ И СЫНЕ СЛУЖАНКИЖил некогда один царь, и была у него во дворце служанка, которая
прислуживала царице; и был у этой женщины, не в пример какой-нибудь простой
кухарке, доступ в царские покои. Ожидала царица ребенка и вот-вот должна
была родить, в то же самое время должна была разродиться и служанка.
Произвели они обе на свет сыновей. Интересно стало тут повивальной бабке,
что произойдет, если она поменяет младенцев. Взяла она царевича и положила
подле служанки, а ее сына отнесла к царице. Время шло, и мальчики
подрастали. Ребенок, который рос в царских покоях, учился и развивался,
достигая все больших и больших успехов, и вырос толковым и ловким парнем.
Подрос между тем и настоящий царевич, который воспитывался у служанки. Оба
юноши учились в одной школе. У того, которого все считали сыном служанки,
была поистине царская натура: он тянулся ко всему возвышенному, хоть и рос в
доме невольников. А настоящий сын служанки, которого люди считали царевичем,
обладал наклонностями, чуждыми истинным царям; но так как воспитывался он во
дворце монарха, то вынужден был вести себя соответственно своему положению,
как его тому обучали.
А повитуха однажды из-за бабьего своего легкомыслия распустила язык и
проболталась одному из своих знакомых о том, что натворила. А ведь известно,
что у каждого человека есть друг, а у того - свой приятель; так, от одного к
другому, тайна вышла наружу, как обычно в нашем мире и случается. Стали
поговаривать в народе, что царевича подменили, однако люди шептали это друг
другу на ухо, чтобы слух не дошел до царя. Считали все, что знать ему об
этом не следует: сможет ли он исправить случившееся? То, что произошло,
непоправимо. Царь, конечно, никому не поверит, да и вообще вся история может
оказаться вымыслом. И так как все понимали, что изменить все равно ничего
нельзя, то было решено, что рассказывать об этом царю не следует. Тем не
менее, люди не переставали судачить о подмене.
И все же нашелся человек, заявившийся в один прекрасный день к
царевичу, который был на самом деле сыном служанки, и рассказавший о слухах,
которые ходят в народе.
- Говорят, - сказал он, - что ты не царский сын, что когда вы родились,
того подменили тобою. Начать дознаваться, есть ли в этих слухах правда, ты
не можешь: это было бы ниже твоего достоинства. Да и можно ли вообще в таком
деле узнать правду? А рассказал я тебе об этом для того, чтобы ты был готов
к возможным неприятностям: если вдруг люди поднимут бунт против царя, то
немалую силу обретут они, если провозгласят настоящим царевичем того парня,
который живет в доме служанки. Поэтому тебе стоило бы подумать, как от него
избавиться.
Начал тут царевич преследовать мужа служанки, не думая о том, что
вредит своему собственному отцу; постоянно причинял он зло этому человеку,
устраивал ему одну неприятность за другой, чтобы заставить того покинуть
страну, взяв с собою сына. Пока жив был сам царь, царевич не обладал большой
властью, и все же ущерб, причиненный им этим людям, был достаточно велик.
Когда же царь состарился и умер, царевич, вступив на престол, стал
преследовать их еще более жестоко, однако действовал при этом исподтишка,
чтобы его самого никто не смог заподозрить: понимал молодой царь, что в
глазах людей это будет выглядеть некрасиво.
Увидел муж служанки, что царь намерен погубить его, и понял, что
причиной тому были слухи, которые ходили в народе. Позвал он своего сына,
сообщил ему о происходящем и сказал:
- В любом случае мне очень жаль тебя. Если ты мое дитя, то понятно,
почему я тебя жалею. Если же ты не мой ребенок, а и вправду царский сын, то
ты еще больше достоин жалости: ведь молодой правитель хочет совсем сжить
тебя со света, не приведи Г-сподь! Необходимо тебе покинуть страну.
Больно и горько было юноше выслушать такой совет, но выхода у него не
было: царь не прекращал преследовать их. Решил он оставить родные края;
щедро наделил отец его деньгами на дорогу, и юноша отправился в путь.
Очень был он огорчен, что его, ни в чем не провинившегося, заставили
покинуть отчий дом, и размышлял: "За какой проступок меня наказали
изгнанием? Если я и вправду царский сын, то за что же прогонять меня? А если
я не сын царя, то почему из-за этого должен бежать из страны, ни в чем не
будучи виноватым? В чем мой грех, в чем мое преступление?!"
Такая досада взяла юношу, что стал он пить горькую, ходить в дом
терпимости и, оскорбленный незаслуженным изгнанием, намеревался провести так
всю свою жизнь - в пьянстве и разгуле, следуя прихотям собственного сердца.
Тем временем молодой царь правил крепкой рукой. Когда, бывало, доносили
ему, что люди продолжают судачить о том, что он не настоящий царь,
приказывал он ловить распространителей слухов и жестоко наказывал их.
Властно и решительно руководил страной новый правитель.
В один прекрасный день отправился царь со своими министрами на охоту.
Очутились они в живописном месте и решили сделать короткий привал на берегу
речки.
Прилег царь ненадолго отдохнуть, и пришла ему вдруг в голову мысль:
"Что же я наделал? За что прогнал того человека, за какую вину? Ведь в любом
случае наказывать его было не за что: если он и впрямь сын царя, то разве
подмена сама по себе не была для него незаслуженным наказанием? А его,
бедного, еще и из страны выгнали! А если он не царский сын, то в чем же он
провинился, чтобы услать его на чужбину?.." Долго размышлял об этом царь,
раскаиваясь в своем грехе и сожалея о великой несправедливости, которую
сотворил. Думал-думал царь, как ему теперь поступить, но так ничего и не
решил, а за советом в таком деле он ни к кому не мог обратиться...
Расстроился царь, помрачнел и велел своим министрам собираться в обратный
путь. Тревожно было у него на душе, и о продолжении охоты уже не могло быть
и речи.
Вернувшись во дворец, погрузился царь в обычные свои дела и заботы - а
их было множество - и забыл о неприятных минутах, которые пережил, думая о
своей вине...
А изгнанник между тем вел тот образ жизни, который избрал, пока не
растратил все свои деньги.
Однажды во время прогулки прилег он на траве и стал размышлять над тем,
что с ним произошло: "Господи, что Ты сделал со мною! Если я и впрямь сын
царя, за что же было меня наказывать? А если я не царский сын, то разве из
этого следует, что нужно было вынудить меня стать бродягой, изгнанником?..
Но если была воля Г-спода, благословенно Имя Его, - вдруг пришла ему в
голову мысль, - на то, чтобы царевича подменили, и если все, что случилось
со мною, было задумано самим Всевышним, то правильный ли образ жизни я для
себя избрал? Подобает ли мне такое поведение?"
Стал он тут горевать и раскаиваться в тех дурных поступках, которые
совершил за последнее время; однако, вернувшись с прогулки домой, вновь
принялся за выпивку. И все же, испытав однажды досаду на самого себя, он уже
не мог отмахнуться от покаянных мыслей, которые тревожили его и смущали.
Как-то раз приснилось ему, что в определенном месте в такой-то день
должна открыться ярмарка. Было сказано во сне изгнаннику, что ему следует
туда пойти и что там он должен немедленно согласиться на первую же работу,
которая ему подвернется, даже если она будет ниже его достоинства.
Проснувшись, вспомнил изгнанник свой сон, и тот уже не выходил у него
из головы. Люди, как правило, быстро забывают о том, что им приснилось, но
это сновидение крепко врезалось юноше в память Однако требование, которое он
услышал во сне, показалось ему трудновыполнимым, и продолжал он пить
горькую, как и прежде.
Увидел изгнанник сон этот еще несколько раз и лишился из-за него покоя.
В одну из ночей ему было сказано: "Если жалеешь ты самого себя - исполни то,
что от тебя потребовали!"
Делать нечего - решил юноша поступить так, как ему велят; собрался он в
дорогу, отдал свои последние деньги хозяину постоялого двора, где жил,
оставил ему свое богатое платье, взяв взамен одежду, какую носят простые
торговцы, и отправился в путь. Приехав в то место, переночевал изгнанник, а
рано поутру отправился на ярмарку. По дороге встретил он купца, который
обратился к нему:
- Хочешь заработать?
- Хочу, - ответил юноша.
- Мне нужно перегнать отсюда скот, нанимайся ко мне на службу.
Не было у изгнанника времени на размышление ведь во сне потребовали от
него согласиться на первую же подвернувшуюся работу, - и он сразу же принял
предложение купца. Как только договорились они, стал торговец обращаться с
юношей, как господин со своим слугой, и только тогда тот спохватился: "Что я
натворил! Подходит ли мне такая работа?" - ведь был он человеком тонким и
изнеженным, а теперь должен будет стать погонщиком скота и совершать пешие
переходы вместе со стадом.
Однако сожалеть о случившемся было уже поздно. Хозяин продолжал
распоряжаться им как своей собственностью.
- Справлюсь ли я со стадом в одиночку? - спросил юноша торговца.
- У меня есть еще погонщики, - ответил тот, - вы пойдете вместе.
Передал он юноше несколько коров и быков, и тот вывел их из города,
направляясь к месту встречи всех погонщиков. Когда все собрались, то погнали
они стадо дальше; все шли пешком, а хозяин гарцевал на коне рядом со стадом.
Оказался купец человеком жестоким: своего скакуна он не щадил, а к юноше
относился еще хуже, и тот стал бояться хозяина. Опасался погонщик, что купец
может ударить его палкой: ведь таким хрупким был юноша, что даже один удар
мог лишить его жизни.
Долго шли они и, наконец, решили остановиться, чтобы отдохнуть.
Развязал тут хозяин мешок, в котором был хлеб для погонщиков, и разделил еду
между ними. Получил свою долю и юноша. Пообедав, отправились они дальше.
Когда стадо оказалось поблизости от дремучего леса, две коровы забрели
в самую чащу. Раскричался тут купец на юношу, и пришлось тому отправиться
вслед за животными, чтобы поймать их и вернуть в стадо.
Коровы между тем забирались все дальше и дальше в чащобу; юноша
преследовал их и, сойдя с дороги и сразу же оказавшись в дремучих зарослях,
потерял из виду своих спутников, как и они его. Никак не удавалось ему
догнать беглянок; те забирались все глубже и глубже в лес, увлекая и его за
собою.
"Теперь я в любом случае погиб: если вернусь без животных - купец убьет
меня, а если останусь здесь, то растерзают меня лесные звери! Нет, не стану
я возвращаться к купцу, тем более - с пустыми руками!" - решил юноша, на
которого нагнал страху его хозяин.
Вновь устремился он вслед за коровами, но те не подпускали его к себе и
продолжали бежать дальше.
Тем временем стемнело. Никогда еще не приходилось юноше ночевать одному
в таком дремучем лесу. Услышал он рычание хищников, вышедших на ночную
охоту, и решил взобраться на дерево. Там он и провел ночь, прислушиваясь к
доносившимся со всех сторон голосам диких зверей.
Когда рассвело, посмотрел юноша вниз и увидел, что животные, за
которыми он гнался, пасутся поблизости. Спустился он с дерева и бросился к
ним, а те - от него. Все повторилось, как и накануне: юноша преследовал
коров, а те забирались все дальше и дальше в лес, не давая ему подойти к
ним. Иногда они останавливались, чтобы пощипать травы, но как только он
приближался - убегали.
Так продолжалось до тех пор, пока не очутились они в такой глуши, где
не ступала еще нога человека; далеко находилось это место от ближайших
поселений, и обитавшие в нем звери не испытывали никакого страха перед
людьми.
Снова наступила ночь. Вновь услышал юноша рычание хищников и задрожал
от страха. Увидел он тут огромное дерево и взобрался на него; оказавшись
наверху, обнаружил там человека, расположившегося среди ветвей, и сначала
перепугался, а потом обрадовался: теперь он не один в лесу!
- Кто ты такой? - спросил юноша незнакомца.
- Человек, - ответил тот.
- А ты кто?
- И я - человек.
- Как ты попал в эти места?
Не хотелось изгнаннику рассказывать всю свою историю, и ответил он
просто:
- От стада, которое я пас, отбились две коровы и забрели сюда. Погнался
я за ними и так оказался здесь. А ты как тут очутился?
- Из-за коня своего. Скакал я верхом, а потом решил отдохнуть. Пока я
отдыхал, конь мой забрел в лес; пошел я за ним и попал в это место.
Решили оба держаться вместе и договорились не расставаться даже в том
случае, если выйдут к человеческому жилью.
Провели они ночь на дереве, прислушиваясь к реву и рычанию хищных
зверей.
На рассвете услышал юноша громовой хохот, потрясший весь лес; дерево,
на котором они сидели, задрожало от раскатов этого смеха. Перепугался он, но
незнакомец сказал:
- Я уже перестал бояться. Так было каждую ночь из тех, что я провел
здесь. На рассвете всегда раздается этот хохот, сотрясающий лес.
Похоже, что мы попали в место, где живет нечистая сила! - сказал
испуганно юноша. - Поблизости от человеческого жилья никогда не услышишь
такой жуткий смех, который сотрясает весь мир!
Когда хохот прекратился, стало совсем светло. Посмотрели оба вниз и,
увидев своих животных, пасущихся неподалеку, спустились с дерева и бросились
их ловить: один - своих коров, другой - своего коня. Бежал юноша за
коровами, а незнакомец - за конем, и потеряли друг друга из виду, и вновь
разошлись их пути.
Нашел юноша по дороге мешок с хлебом; в таком безлюдном месте находка
эта была ему, конечно, хорошей поддержкой; взвалил он мешок на плечи и снова
пошел вслед за своими коровами.
Увидев внезапно на тропе человека, поначалу испугался путник, а потом
обрадовался: он снова не один в этом лесу!
Спросил его тот:
- Как ты попал сюда?
- А ты как очутился здесь? - ответил юноша вопросом на вопрос.
- Я как очутился здесь?! - изумленно воскликнул тот. - И мои родители
выросли тут, и деды жили в этом месте. Но вот как ты оказался в этом лесу,
где еще не бывал никто из людей?
Ужаснулся юноша, поняв, что собеседник его - не человек. Ведь если он
сказал, что родители его выросли здесь, а потом добавил, что никому из людей
в этом лесу не приходилось бывать, то, выходит, сам он никак не может быть
человеком!
Так или иначе, лесной житель не сделал изгнаннику ничего плохого,
подошел к нему и заговорил с ним приветливо. Снова спросил он:
- Так что ты здесь делаешь?
- Гонюсь за животными, которые отбились от стада.
- Прекрати гнаться за ними! - воскликнул тот. Никакие это не животные,
это грехи твои, которые водят тебя по кругу. Довольно с тебя, свое наказание
ты уже получил. Прекращай-ка свою погоню и пойдем со мною, и ты добьешься
того, что тебе предназначено в жизни.
Пошел юноша с ним и все время молчал, ибо боялся заговорить с лесным
жителем: "А ну как спрошу я его о чем-нибудь, а он возьмет да и съест меня
живьем!"
Шел он вслед за спутником и вдруг увидел своего товарища, которого
потерял из виду после того, как тот погнался за конем. Как только он заметил
его, сразу же указал ему на лесного жителя, объяснив знаками, что спутник
его - не человек и к нему не следует обращаться с разговорами. Подойдя к
товарищу, юноша шепотом поделился с ним своей догадкой.
Увидел тот мешок с хлебом у него на плечах и стал просить:
- Братец, у меня столько дней крошки во рту не было! Дай мне хлеба!
Ответил ему юноша: - Он мне нужен самому. Я обязан думать прежде о
своей собственной жизни: в этой глуши ничто, кроме хлеба, не имеет значения.
- Я отдам тебе все, что у меня есть, - взмолился тот.
- Чем ты можешь расплатиться со мной за хлеб в этом безлюдном месте?
- Самим собою! Я стану рабом твоим за хлеб!
Обдумал юноша это предложение, и решил, что стоит расплатиться хлебом,
чтобы приобрести себе раба, и согласился. Стал тот его рабом на веки вечные,
и поклялся ему, что останется его слугою даже в том случае, если выйдут они
к человеческому жилью. Взамен юноша обязался делиться со своим рабом хлебом,
пока они не съедят все до последней крошки.
Отправились они вдвоем вслед за провожатым: юноша шел впереди, а раб
следовал за ним. Легче стало теперь в пути изгнаннику: большая часть путевых
тягот легла на плечи его раба, который выполнял различные поручения своего
хозяина.
Шли они за лесным жителем, и тот привел их в место, кишевшее змеями и
скорпионами. Ужаснулся юноша, и страх вынудил его обратиться к провожатому с
вопросом:
- Как же мы пройдем здесь?
- Это не труднее, чем подняться в мое жилье, сказал лесной житель и
указал на дом, висящий в воздухе.
Пошли они вслед за своим провожатым, и тот благополучно переправил их к
себе домой. Там он накормил их и напоил, а сам ушел куда-то.
Юноша между тем отдавал своему рабу распоряжения, связанные с
устройством на новом месте, и подумал раздосадованный слуга: "Что я
натворил! Продал себя в рабство из-за куска хлеба, а если бы потерпел
какой-нибудь час, было бы у меня и так еды вдоволь! Теперь же в обмен за
один лишь час сытости я должен быть вечным рабом!"
- До чего я дошел! Стал рабом навеки! - произнес он, тяжело вздохнув.
- Каким таким вельможей ты был раньше, что теперь так сокрушаешься? -
спросил у него хозяин.
Поведал ему тот свою историю: о том, что был царем; о слухах, которые
ходили в народе; о том, как он заставил своего товарища детских лет уйти в
изгнание; о своем раскаянии за совершенную несправедливость... Рассказал он
юноше о том, что сожаление о содеянном не покидало его, и о том, как однажды
во сне ему было сказано, что во искупление своего греха он должен отказаться
от царства и уйти из своей страны куда глаза глядят: только так он исправит
зло, причиненное товарищу.
- Поначалу, - рассказывал раб, - мне не хотелось следовать этому
совету, но сон возвращался снова и снова и беспокоил меня, пока я не пришел
к мысли, что должен поступить именно так. Отказался я от царства и
отправился куда глаза глядят, пока не попал сюда. А теперь я дошел до того,
что стал рабом...
Молча выслушал этот рассказ хозяин раба и подумал: "Теперь я знаю, как
с тобой обращаться".
Вечером лесной житель вернулся домой, вновь накормил и напоил своих
гостей, и легли они спать. На рассвете услышали все громовой хохот, от
которого задрожали все деревья в лесу.
Обратился раб к юноше:
- Спроси у лесного жителя, кто это так хохочет.
- Почему каждый раз на рассвете раздается этот громовой хохот? -
спросил тот хозяина дома.
- Это день смеется над ночью, - ответил лесной житель. - Ночь каждый
раз спрашивает у дня: "Почему, когда ты приходишь, я становлюсь безымянной?"
Тут начинает день хохотать, и становится светло. Этот-то смех и слышен на
рассвете.
Изумился юноша, услышав об этом чуде, но больше вопросов хозяину дома
не задавал.
Утром лесной житель снова ушел, оставив своим гостям еду и питье, а
вечером вернулся. Поужинали юноша и его раб и легли спать, прислушиваясь к
раздававшимся в ночи голосам диких зверей, пронзительным крикам и вою. Они
слышали львиный рык и рычание леопарда, различали голоса других животных,
населявших лес; до их ушей доносился птичий щебет. Дрожа от страха,
вслушивались они в этот многоголосый жуткий хор, а когда успокоились
немного, то не поверили своим ушам: все лесные голоса слились в одну
приятную мелодию. Можно ли было представить себе такое чудо? Удовольствие,
которое вдруг доставили им эти волшебные звуки, было неописуемым - все
радости мира не шли ни в какое сравнение с этой необычайной мелодией.
Стали тут советоваться юноша и его раб: а не остаться ли им здесь? Еды
и питья тут достаточно, а главное - где еще на свете получат они такое
великое наслаждение, перед которым любые другие удовольствия - ничто!
Обратился раб к своему хозяину:
- Спроси у лесного жителя, что это была за музыка.
В ответ на свой вопрос услышал юноша:
- Солнце нарядило луну в одежды из света. А все звери лесные испытывают
к луне благодарность за ту услугу, которую она им оказывает, освещая мир по
ночам. Ведь лишь тогда сильны они, когда при свете ее пробираются к жилью
человеческому; днем такой силы нет у них, только ночью. И договорились
однажды все звери сложить в честь луны красивую мелодию. Ее-то вы сейчас и
слышите.
Когда узнали юноша и его слуга, что за мелодия звучит в лесу,
прислушались еще внимательнее и решили, что ничего сладостней этой чудесной
музыки нет на свете.
- Чему вы так удивляетесь? - спросил их хозяин дома. - У меня есть
особенный музыкальный инструмент, который достался мне от отца и матери, а
те получили его в наследство от своих дедов. Создатель инструмента раскрасил
его особым образом, расписав его листьями, и так устроил его, что если
прикоснуться этим инструментом к любому зверю или птице, он тут же начинает
играть мелодию, которую вы сейчас слышите.
Решил тут юноша поискать этот чудесный инструмент; обшарил он всю
комнату, в которой они находились, но ничего не обнаружил, а заходить в
другие помещения дома ему было страшно.
Между тем захотелось обоим - и ему, и рабу его вновь вернуться к людям,
но обратиться к лесному жителю с просьбой помочь им в этом они боялись.
Вскоре хозяин дома вернулся и сам предложил отвести их к человеческому
жилью. Довел он их до населенного людьми места и протянул юноше, настоящему
сыну царя, инструмент, о котором им рассказывал:
- Возьми это в подарок. А о том, как тебе следует обращаться с рабом
твоим, ты и сам догадаешься.
- Куда же нам теперь идти? - спросили они его.
Ответил он им:
- Спрашивайте у всех, где находится Глупая Страна с Умным Царем.
- В какой стороне нам следует начать поиски?
- Вон в той, - протянул он руку, указав направление, и сказал царскому
сыну:
- Ступай в эту страну, там ты достигнешь предназначенного тебе величия.
Направились они в указанную лесным жителем сторону, осматриваясь по
пути - не попадется ли им какой-нибудь зверь или домашнее животное, чтобы
проверить на нем музыкальный инструмент. Однако дорога была пустынна, и лишь
поблизости от человеческого жилья увидели они корову. Как только
прикоснулись они к ней этим инструментом, заиграл он знакомую им мелодию.
Продолжили они свой путь и рано ли, поздно ли дошли до какой-то страны,
которая была окружена крепостной стеной. Войти в эту страну можно было
только через ворота, которые находились за много миль от этого места. Когда
же они, обогнув стену, дошли до ворот, стража отказалась их впустить.
Объяснили им, что царь этой страны умер, оставив после себя сына. Написал
царь в своем завещании следующее: "До сих пор страну мою именовали Глупой
Страной с Умным Царем, теперь же она будет называться наоборот: Умная Страна
с Глупым Царем. И тот, кому удастся вернуть ей первоначальное название,
станет царствовать в этой стране". Поэтому-то никого и не впускают в ворота,
кроме тех, кто обещает попытаться вернуть стране ее утраченное имя.
- Можешь ли ты это сделать? - спросили юношу.
Понятно, что тот не был готов к этому.
Увидел раб, что войти в страну им не удается, и стал уговаривать своего
хозяина вернуться отсюда в родные места. Но не хотел тот возвращаться, ибо
лесной житель направил его в эту страну и обещал, что в ней он достигнет
своего истинного величия.
Тем временем у ворот спешился какой-то всадник и попытался пройти
внутрь, но его тоже не пустили. Подошел царский сын к коню, на котором тот
прискакал, и прикоснулся к нему инструментом. Раздалась тут прекрасная
мелодия, услышав которую, незнакомец стал упрашивать юношу продать
инструмент.
- Чем ты можешь заплатить мне за такое сокровище? - спросил его царский
сын.
- А тебе оно к чему? Устраивать представления и собирать золотые
монеты? У меня есть кое-что получше твоего инструмента, - сказал незнакомец.
- Мне известен один секрет, который я получил по наследству от своих дедов:
как проникать в тайную суть вещей. Услышав слово, сказанное любым человеком,
я могу понять его скрытый смысл с помощью секрета, которым владею. Этой
тайной никто в мире кроме меня не обладает. Отдай мне инструмент, а я взамен
передам тебе свое умение.
Обдумал царский сын это предложение и решил, что будет поистине
замечательно, если он научится проникать в тайную суть вещей. Отдал он
незнакомцу свой музыкальный инструмент, а тот взамен открыл юноше свою
тайну.
Обогащенный новой мудростью, подошел царский сын к воротам и сообразил,
что теперь он может попытаться вернуть этой стране ее прежнее имя: ведь он
умеет теперь распознавать сокровенный смысл вещей. Юноша еще не представлял
себе, как именно он будет действовать, но чувствовал, что с помощью нового
знания добьется успеха.
Подумал он, что терять ему нечего, и, набравшись решимости, подошел к
страже и попросил пропустить его внутрь:
- Я попытаюсь вернуть стране ее первоначальное название.
Впустили его стражники и сообщили царским министрам, что нашелся
человек, который хочет предпринять такую попытку. Предстал юноша перед
министрами, и те сказали ему:
- Да будет тебе известно, что мы и сами, слава Б-гу, не глупцы. Но
покойный царь наш был таким великим мудрецом, что рядом с ним мы все
выглядели дураками. Потому-то наша страна и называлась Глупой Страной с
Умным Царем. Оставил царь после себя сына; царевич наш тоже весьма умен,
однако ум его уступает даже нашей мудрости. Потому-то страна наша теперь
называется наоборот: Умная Страна с Глупым Царем. В завещании своем наказал
покойный царь: если найдется мудрец, которому удастся вернуть стране ее
прежнее название, его следует сделать царем. А сыну своему повелел он
уступить свой трон человеку, который окажется настолько мудрым, что по
сравнению с ним мы все будем выглядеть глупцами, - ибо возвратит такой
человек нашей стране ее первоначальное имя. Так что ты должен ясно
представлять себе, за какое дело берешься. А тот ли ты мудрец, о котором
говорится в завещании, - продолжили министры, - мы проверим так: при дворце
нашего покойного царя, великого мудреца, есть необыкновенный сад: растут в
нем железные, серебряные и золотые сосуды; другого такого чуда в мире больше
нет. Но углубиться в этот сад никому не дано: стоит человеку войти в ворота,
как он начинает чувствовать, что кто-то его преследует. Начинает тут человек
кричать; никого не видит он поблизости и не понимает, кто это за ним
гонится. Бросается он в панике к выходу и выбегает из сада. Так мы проверим
и тебя: настолько ли ты мудр, чтобы сад впустил тебя в свои владения.
- Не рискует ли человек, входящий в сад, быть избитым? - спросил юноша
министров.
- Нет. Его лишь преследуют, и он, не зная, кто именно гонится за ним, в
ужасе убегает оттуда. Об этом мы знаем от всех, кто побывал в этом саду.
Отправился туда царский сын и увидел распахнутые настежь ворота в
стене, которая тянулась вокруг сада; у ворот этих не было никакой охраны,
ибо никому еще не удавалось войти внутрь, не выскочив сразу в панике наружу.
Прогуливаясь у ворот, увидел юноша щит с изображенным на нем человеком.
Подошел он поближе и увидел над портретом табличку, на которой было
написано, что этот человек, живший несколько столетий назад, был царем, и во
время его правления, после многолетних войн, которые вели его
предшественники, наступил, наконец, мир, и лишь после смерти этого царя
снова начались раздоры.
Понял тут царский сын, научившийся постигать суть вещей, что в человеке
этом - ключ к разгадке всех тайн. Стало ясно ему, что тот, кто входит в сад
и чувствует за собой погоню, не должен поддаваться панике: ему достаточно
вернуться к щиту, на котором изображен царь, чтобы оказаться в безопасности;
более того - если взять щит и поставить его в саду, то он пошлет мир любому
входящему.
Вошел тут юноша в сад и как только почувствовал, что его преследуют,
спокойно вышел из ворот и встал рядом с портретом царя, благодаря которому,
в отличие от своих предшественников, не поддался панике; и сад не причинил
ему никакого вреда.
Поражены были министры, увидев юношу, возвращающегося с миром, а тот
велел им внести щит внутрь. Выполнив его распоряжение, прошли министры через
весь сад и благополучно вернулись.
Обратились тут они к юноше:
- Несмотря на то, что ты выполнил это задание, мы еще не можем передать
тебе царство. Следует испытать тебя вторично. В царских владениях стоит
трон, на котором восседал наш владыка-мудрец. Престол этот очень высок, и у
подножья его - вырезанные из дерева всякие звери и птицы. Перед троном -
ложе, рядом с ложем стоит стол, а на столе - светильник. Отходят от подножья
трона протоптанные дороги, и каждая из них с обеих сторон ограждена стенами.
Ведут эти дороги во все стороны света, а какая связь между троном и дорогами
- никому не известно. На каждой из дорог, поодаль от престола, стоит
металлический зверь. На одной из них - золотой лев, на другой - железный
леопард, на третьей - еще какой-нибудь хищник... Стоит путнику приблизиться
к такому зверю, как тот раскрывает пасть и проглатывает человека живьем.
Тянутся дороги эти через всю страну, и никто из людей не знает, для чего они
проложены. В этом и будет твое второе испытание: ты должен раскрыть секрет
этого трона и этих дорог.
Подвели юношу к высокому престолу; подошел он к трону вплотную,
взглянул на него и сразу понял: сделан тот из того же дерева, что и
музыкальный инструмент, полученный им в подарок от лесного жителя. Посмотрел
он внимательнее и заметил, что на самом верху престола не хватает вырезанной
из дерева розы, которая должна была украшать трон. Открылось юноше, что если
возвратить розу на место, престол обретет силу того самого чудесного
инструмента.
Осмотрелся царский сын и обнаружил эту розу: лежала она под самым
троном. Следовало поднять ее и установить наверху, чтобы вернуть престолу ту
же силу, которой был наделен и музыкальный инструмент. Покойный царь устроил
все так хитроумно, передвинув все предметы, среди которых стоял сейчас
юноша, что никому из людей не дано было разгадать его замысел, только
величайший из мудрецов мог решить эту загадку, снова расположив все вещи в
нужной последовательности.
Понял царский сын, что и ложе, и стол, и светильник следует немного
передвинуть и что нужно расставить заново в особом порядке всех птиц и
зверей и все остальные предметы вокруг, дабы осуществить замысел мудрого
владыки.
Велел юноша министрам переставить на нужные места и золотого льва, и
все другое, приказал поднять розу и укрепить ее на троне, и, как только это
было исполнено, заиграло все вокруг ту самую чудесную мелодию, которую
царский сын услышал впервые в лесу. И все они: и люди, и звери, и вещи -
стали исполнять то, ради чего были созданы.
Объявили тут юношу царем, и воскликнул он, обращаясь к своему рабу:
- Теперь-то мне ясно, что я - настоящий сын царя, а ты - сын служанки!